Перевод Ольги Кузьменковой
Роберт Крайстго
Элвис Пресли: взрослеющий рок
В детстве я не был фанатом Элвиса Пресли. Честно говоря, я его вовсе не переносил. Так получилось, что я слышал «Don’t Be Cruel» три или четыре раза до того, как узнал, что эту песню исполняет именно он. И после того, как я признался себе в том, что «подсел» на эту песню, мне было нетрудно перенести свою «любовь» и на «All Shook Up». Но я никак не мог понять всего этого ажиотажа вокруг «Heartbreak Hotel» — довольно остроумной пародии Стэна Фреберга[17] было достаточно, чтобы отказаться даже слушать «Hound Dog» или «Love Me Tender». Возможно ли, что я был единственным американцем до 16, который не был заражен этим взрывным обаянием Элвиса-Пэлвиса? Боб Дилан[18] души не чаял в Элвисе, а мне казалось, что он был просто очередным слащавым пареньком с гелем на волосах.
Конечно, он был этим слащавым пареньком. Что мне в нем не нравилось, так это то, что он напоминал мне тех уродов-верзил в школе, которые грозились меня избить. Все его музыкальные соратники были нелепо комичны, и большинство из них были черными. К ним я был абсолютно равнодушен. Мне нравились записи Джерри Ли Льюиса[19], но меня нисколько не удивила и уж тем более не впечатлила его женитьба на собственной родственнице, которая была младше меня; на подобного рода поступки отваживался сумасшедший люд из Луизианы. И меня очень рассмешило, когда я впервые увидел Фэтса Домино[20] по телевизору — на нем было что-то вроде высоких белоснежных баскетбольных кроссовок с каучуковыми подошвами толщиной в целый дюйм. Элвис же был другим. Как и большинство честных и порядочных молодых людей, я, должно быть, завидовал тому впечатлению, который он производил на девушек. И возможно, у меня появился даже такой отличительный знак; тем я и выделялся из толпы, что игнорировал эту его слепо всеми принимаемую популярность. Однако все было несколько проще. Элвис был настоящим — совсем как те ребята, с которыми я был тогда знаком. Именно этим он меня и пугал.
Много позже, уже после The Beatles, я снова начал размышлять об Элвисе. Уже долгие годы я был убежден, что Чак Берри, как говорится, «истинный народный артист» — он был чернокожим, в конце концов. Я понял, что половина всех моих друзей были рокерами в душе только чтобы напугать людей, которым выгодно было немножко бояться, включая не только взрослых, но и юношей-натуралов. Но Элвис меня не вдохновлял. Он уже десять лет как был погружен в голливудское болото, и, тем не менее, журнал Melody Maker до сих пор присваивал ему титул лучшего вокалиста планеты из года в год. Те немногие из его синглов, ставшие большими хитами, превратились в несокрушимые памятники наивному сентиментализму. Он все еще был звездой в Центральной Америке. Его фильмы приносили деньги, объемы продаж его альбомов были удивительны, даже его синглы, которые не услышал Нью-Йорк, медленно, но верно добирались до 50-го места в национальных рейтингах. И все-таки карьера Пресли клонилась к закату.
Но вдруг я начал его понимать. Всю свою жизнь я слыл фанатом рок-н-ролла, и мне даже стало не хватать Элвиса, который был олицетворением всего лучшего и худшего в рок-н-ролле. Он был тем самым белым южным пареньком, который хотел быть таким, как его чернокожий сосед. Он был юношей в черной кожанке, который стал поэтом, но не каким-нибудь парнем с бакенбардами, который стал копом. Восстание, начатое им, прервалось двумя коротко стриженными годами в армии. Он был воплощением взрывной сексуальности, провозглашавшей холодные и бесстрастные кальвинистские гимны. Он вобрал в свой образ идеального американца весь американский фолк — блюз, кантри и госпел, — а его гений трансформировался в розовый «Кадиллак». Посему, вы должны были признать, что если это и является истинным лицом розового «Кадиллака», то уж розовый «Кадиллак» — это не так плохо, как казалось.
Затем, как раз когда наступил 1968 год, были предположения, что Элвис не был намерен уйти в забытье «стоимостью» в миллион долларов. А может быть, сборы с фильмов начали падать, и поэтому он начал беспокоиться, что цена его ухода со сцены вот-вот начнет стремительно падать. Как бы то ни было, он снова обратился к рок-н-роллу. Его синглы — «Big Boss Мап», «Hi-heel sneakers», «U.S. Male» — зазвучали «как надо». Позднее, в этом же году, он записал небольшой телеконцерт, где выступил в кожаном костюмчике перед выбранной аудиторией живьем. Начав с «Guitar Man», закончил песней «If I Can Dream» с мягкой соцморалью, которая в итоге вошла в «Десятку лучших». И на этом шоу ему аккомпанировал чернокожий хор. Элвис если не с восхищенным фанатизмом, то с истинным уважением говорил о корнях своей музыки. Когда Грил Маркус[21] принес мне запись концерта, я осознал, насколько значимым было это выступление. Маркус прослушал и оценил столько музыки, сколько способен прослушать и оценить объективно мыслящий человек. И он утверждает, что Элвис, может быть, сделал лучшее в своей музыке той решающей ночью, когда он вернулся. Ведь легко забыть, что Элвис был, или есть, или может стать великим певцом. Каждый случай, который опровергает этот факт, ведет к упадку певца.
17
18
19
20