Дрожащие и колеблющиеся отражения зеркал, взбаламученные мутные воды природы, замерзшие и изрезанные трещинами волн, превращаются неспокойной, бурной эпохой, терзаемой кризисами сознания, в некий символ неустойчивости. Зеркала Теофиля де Вио и Сент-Амана, затуманивающие отражения и меняющие местами верх и низ, непостоянное, переменчивое зеркало Серизи, сонет «Зеркало» Этелана, зеркало Серазена наводят на мысли об изменчивой, непостоянной части человека, проявляющей своенравие и своеобразие, они напоминают об изменчивости его страстей и желаний. Этелан, обращаясь к зеркалу, говорит: «Блестящий художник, владеющий неподражаемым искусством! Ты безо всяких усилий творишь чудеса, создавая зыбкое, непостоянное творение, но никогда не бывающее полностью сходным»12. Современники Этелана полагали, что человеческое существование подвергается испытаниям течением времени и переменчивостью условий окружающего мира. «Вода, совершая свой бег и ускользая вдаль, показывает нам нашу склонную к бегству ускользающую природу»13. Субъект смиряется с эфемерностью, с мимолетностью и недолговечностью и безропотностью подчиняется им, он примиряется и с разрозненностью углов и точек зрения, с виртуальностью вещей и явлений, и в конце концов находит удовольствие в любовании миражами, созданными гладкими блестящими поверхностями, отказывающимися «схватить» сущность вещей и явлений и зафиксировать ее.
В этом мире противоречий и оптических иллюзий или изображений, создающих иллюзию реальности, в мире, чья «гармония заключается в дисгармонии», движущие силы и побудительные причины, заставляющие человека предпринимать те или иные действия, сложны, причудливы и недостижимы. Рассудок утрачивает свою силу и власть под воздействием желаний и чувств. Страсть — это всегда воздействие чего-то чужеродного и странного, и одновременно страсть — это кровавое зеркало, обладающее способностью все искажать и совершать всяческие превращения, и это зеркало нарушает правила перспективы, вносит разлад, приводит в беспорядок точки и углы зрения; и субъект уже не знает, ни кто он такой, ни где он находится. История Актеона, столь часто пересказываемая моралистами, повествует и о внезапном искажении черт человеческого лица, отразившегося в «катоптрической призме сильнейшего желания». «Чья-то неведомая рука коснулась его лица и изменила его черты, затмила его разум и наполнила облаками…»; когда же Актеон увидел свое отражение в реке, он был напуган диким видом… он принял себя за другого и не смог бы верно судить, откуда, из каких краев явилось сие странное, чуждое чудовище»14. Проточная вода на краткий миг запечатлевает изумление и ужас, испытываемые Актеоном, но он себя не узнает, ибо разум его дрогнул и померк от ослепительного блеска увиденной мельком странности и чужеродности.
Маньеризм находит огромное удовольствие, даже наслаждение в изображении очков, подзорных труб, телескопов, призм, кривых зеркал, уменьшающих или увеличивающих размеры предметов, а также деформирующих их, короче говоря в изображении всей этой «оптической машинерии»15, назначение коей состоит в том, чтобы искажать размеры и расстояния, изменять плоскости, масштабы и планы «машинерии», позволяющей, однако, перемещаться в пространстве, невзирая на странности и противоречия мира. Герой произведения Яна Амоса Коменского носит особые очки для того, чтобы исследовать «лабиринт вселенной» и разгадывать его тайны подобно тому, как примерно такие же очки носит и герой Бальтазара Грасмана для того, чтобы увидеть обратную сторону обманчивой реальности16. Стекло, являясь неким фактором, способствующим проявлению всяческих неожиданных явлений, а также будучи своеобразным инструментом двойной игры, т. е. орудием обмана, в каком-то смысле и «дестабилизирует» взгляд, вводя его в заблуждение, но в то же время оно представляет собой тот «защитный экран», тот щит, который хотя и не позволяет человеку достичь объективной истины, все же помогает меланхолически настроенному путнику-паломнику путешествовать в мире видимостей, служа ему проводником.