Не существует «изображения тела, которое было бы подобно чему-то вроде мгновенной фотографии объективной реальности», а существуют лишь субъективные, довольно неопределенные и отдаленные «подходы» или «подступы». Писатель-сюрреалист Пьер Мабиль рассказывает, что он, впервые оказавшись в Париже, испытал настоящий приступ растерянности, смятения и страха при виде той сложной игры зеркал, что находились в залах универмагов и в холлах гостиниц; в заключение он пишет: «И сегодня я все еще испытываю чувство безотчетной тревоги перед трехстворчатыми зеркалами портных»6.
Авторы работ, написанных в последнее время7, пытались уточнить возможности и пределы интерпретации каждым субъектом своего собственного изображения, т. е. отражения; так, при проведении первой группы экспериментов изображения многих индивидуумов были искусственно искажены при помощи особых очков с деформирующими стеклами, и было отмечено, что человек гораздо лучше замечает искажение изображения своих ближних, чем искажения изображения своего собственного тела; затем были подвергнуты испытаниям подростки, которым было предложено посмотреть на себя в кривые зеркала, и в ходе этого эксперимента было отмечено, что те из испытуемых, которые «чувствовали себя свободно и непринужденно в своем теле», т. е. те, что были довольны своей внешностью, достаточно спокойно восприняли и искажения в своем отражении, было также отмечено, что более всего тревожили подростков искажения, которым подверглись такие части тела, как руки, нос, вообще лицо и плечи.
Во второй группе экспериментов использовались фотографии; итак, взрослым показали их изображения, но не просто искаженные, а как бы неполноценные (чаще со спины) или в «урезанном виде» (иногда без головы); и в результате стало совершенно очевидно, насколько человеку трудно опознать самого себя; около 37 % участников эксперимента узнавали себя по фотографиям только тогда, когда была видна голова; шизофреники демонстрируют при опознании самих себя еще большую «неточность», так как помутнение сознания порождает большие сложности в отождествлении своей личности с зеркальным отражением. Некоторые даже вообще заявляют, что в зеркале не появляется никакое изображение, ибо они его просто не замечают, не видят. Подобные реакции свидетельствуют о том, сколь трудоемок и сколь сильно подвержен регрессии процесс осознания зеркального отражения.
Никто не смотрит на свое отражение равнодушно. Кто может признать что этот двойник, возникший из глубин зеркала, в большей или меньшей степени привлекательный, несмотря на бесчисленные вроде бы неприятные изменения, наделен правом его воспроизводить, изображать и представлять? Известная в кругах философов Симона Вайль писала, что красивая женщина, смотрясь в зеркало, может думать, что она — красивая женщина, и все, зато уродливая, безобразная женщина знает, что она всего лишь уродина, и только. Образ нашего тела, который возникает в мозгу у каждого из нас, не является ни воспроизведением «анатомической реальности», ни продуктом нашего общественного положения, а представляет собой зыбкую, изменчивую, словно текучую проекцию, нечто вроде обдуманного концепта, который заставляет остановиться и застыть грозный нож гильотины текущего мгновения. «В общем, я хотел бы, — пишет Ролан Барт по поводу фотографии, — чтобы мое изображение… всегда совпадало с моим изменчивым «Я». Надо сказать нечто противоположное, потому что изображение тяжело, неподвижно, упрямо (и именно потому общество на него и опирается), а я сам легок, разделен на части, расколот, распылен, рассеян»8. «Отражение, которое общество наделяет правом и властью идентификации, т. е. установления тождества, есть не что иное, как уязвляющая меня карикатура на мое «Я», нечто вроде грубой упаковки этого «Я», а с другой стороны, это есть нетерпимая преграда на пути всепобеждающей, всемогущей свободы сознания. Сама мысль о том, что существует проявляющееся вовне, «экстериоризированное» изображение меня, моего «Я», повергает меня в ужас»9.