Отражение бросает вызов «оригиналу», и «оригинал» может ответить на вызов, причем ответы могут быть разные: от зеркала можно бежать, его можно закрыть, занавесить покрывалом, наконец, его можно разбить. Можно также уподобиться малому ребенку, прилипнуть к зеркалу, т. е. прижаться к нему и показывать самому себе язык, таращить и выкатывать глаза, делать нос, кривляться и корчить рожи, пытаясь таким образом при помощи гримас заклясть двойника, скрывающегося по другую сторону зеркала, а затем принудить его заключить с человеком сделку. Сартр рассказывает, как он в далеком детстве, когда его впервые очень сильно унизили и обидели, бросился к зеркалу и принялся гримасничать: «От мучительных, причинявших острую боль приступов стыда я защищался своеобразным способом, создавая состояние некой заторможенности путем сокращения некоторых мускулов. Зеркало оказывало мне в том большую помощь, ибо я возложил на него обязанность сообщать мне о том, что я — чудовище… Я же путем искажения черт и сморщивания некоторых частей добивался полного искажения всего лица, я уродовал себя так, словно меня опрыскали купоросом, и все для того, чтобы стереть с лица следы прежних улыбок»4. Гримаса приносит человеку облегчение анаморфоза, но облегчение лишь временное; зеркало не сообщает ни о чем, кроме как о странности и чужеродности обыкновенного, обыденного или об обыкновенности странного и чужеродного. «От зеркала я узнал лишь то, что и так уже знал давным-давно, а именно, что я был ужасно, чудовищно естествен».
В современном мире, наводненном зеркалами до предела, что может сообщить изображение, встроенное в этот мир силой привычки, изображение, «износившееся» от того, что по нему скользит столько взглядов? Человек более не может избежать взглядов множества глаз, следящих за ним; ежеминутно человеку предлагают представить на обозрение его характеристики и свидетельства, удостоверяющие его способность к жизни в обществе, над ним постоянно осуществляется контроль, не только контроль за внешним видом, но и за чувствами и желаниями, и при таком контроле подвергается проверке соответствие человека навязанному извне «товарному знаку» или «сертификату качества», таким, как «молодость» (или «моложавость»), «здоровье» или «материальное благополучие»… Индивидуум превращается в изображение, в образ, он затравлен, потому что взгляды других преследуют его всегда и повсюду, вплоть до самых интимных моментов его жизни, он затравлен до такой степени, что Милан Кундера «изобретает» новую всемогущую и всеобъемлющую науку, «имагологию», или «имеджеологию»5, со множеством ответвлений и направлений, науку, подчиняющуюся все более и более строгим законам.
Затрата избыточной психической энергии при контакте с зеркальным изображением неразрывно связана с обесценением, недооценкой субъекта, с возникновением у него чувства ущемленности, а также связана и с постоянно повторяющимся и звучащим все настоятельнее требованием сходства и тождества.
Вместе с успехами современной техники в сфере оптики и воспроизводства и размножения изображения, способствующих тому, что люди смогли показать и увидеть то, что они прежде не видели: движение, объемность, обратную сторону, т. е. невидимую сторону вещей6, — изображение обретает и неведомую прежде силу и власть. Бесконечные возможности дублирования и воспроизводства обобщенных изображений (если употреблять современную терминологию, то можно назвать их и синтетическими), разумеется, опустошают субъекта, лишая его отличий от других и его тайны, но однако же сам механизм, действующий в наше время, столь хитроумен, что в конце концов изображение освобождается от его обесцененного статуса копии, и воспроизводство перестает быть простым калькированием реального, простой имитацией. Мощный поток увлекает зеркало в этот бескрайний океан революции в сфере изображения, где имеет значение и принимается в расчет только видимое, «по контрасту со всемогуществом, прежде признававшимся за великими, невидимыми, сверхъестественными силами»7. Сейчас рождается новая психология, появляется новое «общественное (социальное) пространство», тесно связанное с инновационными технологиями, и явления эти столь новы и необычны, что только авторы фантастических романов пока еще обладают дерзостью и отвагой, чтобы осмелиться представлять их в своем воображении8.