В Версале все словно находилось во власти чар зеркала, не только сам королевский дворец, чье отражение повторяло все красоты на гладкой, зеркальной поверхности вод; не только симметричность архитектурного решения, при котором все детали либо удваивались, либо, если сказать иначе, как бы расщеплялись надвое; и не только повторяемость движений в зеркалах, нет, прежде всего эта магия зеркального отражения ощущалась в правилах этикета, в соответствии с коими придворные должны были отвечать одинаковыми реверансами, на любезность следовало отвечать любезностью, на взгляд — взглядом. Двор сам себя воспринимает как некое театральное зрелище, каждый хочет видеть всех, видеть себя и быть увиденным всеми, каждый пребывает в состоянии восхищенного нарциссического ослепления, и все взгляды сливаются воедино в одной точке: в глазу Короля-Солнце, распределяющем свои лучи в соответствии со своей волей. Умение выставить себя напоказ, кичливость и хвастовство увеличивают вдвое, т. е. отражают власть, вес, влияние, и огни рампы заливают своим искусственным светом эту сцену театра отражений в зеркалах, повторяющих и множащих красоты сего места повсюду, «увеличивают силу сияния бриллиантов, коими украшают себя придворные, настолько, что среди ночи восходит заря нового дня»33. Задуманная для того, чтобы способствовать процветанию Королевской мануфактуры по производству зеркал, Зеркальная галерея превратилась в театр, приспособленный для проведения своеобразных «смотров» или «парадов» общества, очень закрытого и склонного к самолюбованию; в ее зеркалах и отражается облик этого общества, члены коего были, если прибегнуть к языку сравнений, гранями сложного, многосоставного «Я». Таким образом происходил процесс осмоса, т. е. взаимопроникновения и взаимовлияния между изображением социальной группы и изображением индивидуума, процесс отражения одного в другом, когда порядочный человек становился двойником или отражением социальной группы, а группа в целом — двойником или отражением порядочного человека.
Зеркало не содействует интроверсии, т. е. сосредоточению на самом себе, самонаблюдению и самоанализу, напротив, оно всячески благоприятствует соперничеству, обмену взглядами и жестами, здесь каждый любит ближнего, ибо сходство порождает благорасположение. Искусство быть приятным и любезным, искусство создавать видимость представляет собой тот ощутимый «резонанс», то реверсивное (т. е. обратимое, двустороннее) эхо, что исходит и «отскакивает» от одного и от другого члена общества и дает толчок к установлению согласия между двумя людьми и к их взаимопониманию. Каждый смотрит на свое отражение в зеркалах, в качестве которых выступают другие члены общества, и каждый либо любуется своим отражением, либо остается им недоволен. Общественное согласие не могло бы иметь место и не могло бы существовать без этой обоюдной взаимной любезности, без этой взаимной снисходительности, без этого взаимного любования, т. е. без того источника, из коего питается коллективный нарциссизм; вежливость, выражающаяся в соблюдении приличий и в рассыпании комплиментов (и ярый моралист сетует по этому поводу) зиждется на обходительности и «позволяет» воображать себя любимым и уважаемым, а соответственно и достойным любви и уважения34.
Держа в руке это разлюбезное зеркало, порядочный человек рискует отождествить себя с льстецом. Лесть, представляющая собой своеобразный вид отражения, очень часто тесно связывается с зеркалом и приравнивается к нему, ему уподобляется. «Я лыцу королям не более, чем лыцу пастухам. Я служу тому, чтобы исправлять недостатки других, не зная их. Я ничего не говорю, но я даю советы. Часто, когда я сообщаю истину, мне не верят; зато когда я льщу, мне верят всегда»35. Разумеется, лесть есть всего лишь обманчивая иллюзия, связанная с тщеславием, но человек скорее предпочитает нравиться другим членам общества, чем покинуть подмостки общественного театра. Истинный грех Нарцисса состоит в том, что он отдал предпочтение своему своеобразию, своей особенности и упорно за нее цеплялся. Отвергая общественную мимикрию, требующую точного подражания другим, Нарцисс испортил общественный праздник, нарушив порядок и спокойствие, и его «деятельность» оказалась более разрушительной, чем «деятельность» льстецов, ибо считалось, что «льстить самому себе куда опаснее, чем льстить другим»36. Зеркало, вместо того чтобы представить его взору чистоту и ясность взаимной симпатии, представляет его взору мрачного двойника или мрачную копию желаний и влечений одинокого человека; и Нарцисс оказывается в своего рода стерильной камере самоизоляции, самозаточения в соответствии с идеями солипсизма; блестящей иллюстрацией такой камеры может служить картина Караваджо, на которой руки Нарцисса и их отражение образуют безупречный круг, исключающий весь окружающий мир.