1. ВОЗРОЖДЕНИЕ И ВЗГЛЯД НА САМОГО СЕБЯ
Похвалы в адрес зеркала в изобилии расточаются одновременно с укреплением веры в превосходство человека; ведь зеркало воспринимается теперь как драгоценный и благородный предмет, изобретенный «находчивой и искусной природой» для того, «чтобы мы могли постоянно созерцать достоинство человеческой формы»3, предмет, позволяющий каждому оценить свои силы. Его точность и прозрачность дают человеку гораздо более верное изображение, чем картины Апеллеса или Зевксида. Наконец, и это наверное, главное, зеркало позволяет человеку увидеть то, что скрыто от него природой, а именно его лицо и его глаза, т. е. «окна души». Как утверждал Беренгар Турский, зеркало было изобретено для того, чтобы познать то, что, являясь нашим внешним обликом и нашим взором, не может быть нами увидено»4.
В то же время, несмотря на существование многочисленных апологий зеркала, право на взгляд на самого себя, на самонаблюдение и самоанализ по-прежнему подвергается строгому контролю со стороны морали; тело исключено из «поля зрения»; на гравюре А. Андреани, созданной на основе картины Джованни Фортуна (1588), мы, например, можем увидеть женщину, вывернувшую себе шею при попытке разглядеть себя в зеркале со стороны спины. Особое значение придает этой сцене то, что из полумрака выступает скелет, чтобы застичь кокетку врасплох (Музей изящных искусств города Кана). Только лицо и руки, как полагали в то время, могут выражать благородство человека. Для других же частей человеческого тела предписывалась строгая сдержанность, скромность и соблюдение тайны; врачи и специалисты в «области красоты» считали, что «все они у разных особ одинаковы»5.
Считалось, что тело, состоящее в основном из влаги, которая и делает его превосходной добычей для болезней, представляет собой причину греховности человека, ибо именно в человеческом теле и «совершается грехопадение», оно является тюрьмой для души, пылкие проявления коей следует сдерживать при помощи скромности и умеренности, а также воздержанности. Заботы, одолевающие особу, желающую жить при дворе, заботы, коих настоятельно требуют от этой особы условия жизни при дворе, предполагают, разумеется, наличие пристального внимания к себе, т. е. пристального взгляда, обращенного на самого себя, но в этот взгляд следует «непременно привнести стыдливость и целомудрие». Ж.Л. Виве, чей трактат о воспитании женщин послужил руководством к действию для множества воспитателей, уточнил, для каких целей следует применять зеркало: «Она будет смотреться в зеркало не для того, чтобы перед ним причесываться и чтобы приукрашивать себя, а для того, чтобы рассмотреть, нет ли ничего на ее лице или на голове такого, что выглядело бы неуместно, неприлично или смешно, что она не может увидеть иначе, как глядя в зеркало»6.
Трактаты, посвященные искусству косметики, допускали лишь три повода для рассматривания себя в зеркале и вообще внимания, проявляемого к туалету: желание стереть какое-то пятно для того, чтобы восстановить гармонию души и тела, желание понравиться и угодить своему мужу и желание восполнить ущерб, причиненный болезнью или несчастным случаем7.
Все более и более тяжкие подозрения в злонамеренности тяготеют над взглядом по мере того, как успехи в области оптики подвергают исследованиям и ставят под сомнение традиционную манеру видения мира. Карло Гинзбург обращает внимание на то, что зрение в тот период медленно, но верно обретает значение «особого, исключительного, в каком-то смысле привилегированного эротического чувства»8, находящегося в одном ряду с прикосновением, и происходит это тогда, когда открытие техники производства гравюр, эстампов и офортов позволило приступить к производству весьма смелых картинок фривольного содержания, получивших распространение во все более широких слоях народных масс. Действительно, рынок тогда изобиловал гравюрами, на которых были изображены женщины, принимающие ванну или занятые туалетом, а в учебниках ученых исповедников XVII в. «гурманство и чревоугодие взгляда»9 подвергается яростному осуждению. В то же время во все больших грехах винят теперь Нарцисса, повинного в том, что он находил удовольствие в созерцании своего отражения, и приговор ему выносят все более суровый. Так, Наталис Ком полагает, что Нарцисс — человек «развратный», «похотливый», а Лев Еврей, не испытывая опасений по поводу того, что он может исказить смысл произведения Овидия, пишет о «телесных удовольствиях», испытываемых тем, кто смотрится в «мутные и безобразные воды»10, в те воды, что наводят на размышления о сценках в бане, где тела соприкасаются и переплетаются. Эти ужасные обвинения свидетельствуют о возрастающем недоверии, внушаемом человеку чувственным миром.