Ввиду прекращения проволочек и медленности в делах, особенно касающихся воровства, было определено разбирать дела на самом месте совершения преступления, в ближайшем прис. месте, без отношения ко двору. По «Бень-цзи» (цз. 21) мы читаем: «Во 2-й год в 6-й луне воровство появилось во многих местах: слышно, что все дороги (лу) страдают от них». Под влиянием таких обстоятельств правительство издало постановление: «В прежнее время все провинции (лу и дао, дороги) в уголовных решениях касательно смерти дожидались решений от двора, почему являлось препятствие (медленность) относительно разбора дел. Ныне же каждое дерзкое воровство по истинном дознании и расследовании должно наказываться тотчас, без представления двору». Под тем же годом по «Бень цзи»[380] мы узнаем, что тюрьмы (тяжбы, дела по тяжбам?) в Южной столице очистились (опустели), почему и последовали награды коменданту (мо-шоу) и низшим чиновникам.
Боясь, что чиновники присутств. мест провинций не могут исследовать в подробности все мотивы преступления, что при допросах может вкрасться недобросовестность, указ в 4-й год того же правления (Цинь-Нин, 1060) постановил, относясь к левому и-ли-си-би (эльчи, канцлер, не дели-бань-ли?): «По прежним указам видно, что великие имели право приговаривать к смерти, и что были чиновники, заведывавшие решением дел, но мы боимся, что они не могут исследовать в подробности весь состав преступления, почему от сего дня постановляем: оставить дорогам право допроса и пыток, но поручить заведывание допросом (т.е. решением) приближенным чиновникам, которым строго наказать, чтобы действовали без пристрастия, когда постановляет решение. Если же будет пристрастие в допросе, то принимать меры для доклада императору».
Указом в 1-й год Сянь-юнь (1065) было определено: «Заключенных в тюрьме, но не имеющих домашнего имущества (бедняков) пропитывать казенным провиантом». Из этого мы можем видеть, как экономично было Киданьское правительство, не беря на себя расходы по содержанию преступников, имеющих средства, определяя таковые (т.е. расходы) только для неимущих. У нас...
В 6-й год Сянь-Юнь (1071) императорским указом констатировалось: «Так как нравы Киданей и Китайцев неодинаковы, а государственные законы нельзя различать (для каждой нации), то и повелеваем те-ли-гунь'ю (телигунь (голова)) СУ и чу-ми-ши И-СУНЬ'Ю установленные статьи все соединить в кодекс, а относительно последующих приказаний должно принимать меры к их записи в общий свод. Чтоже не войдет в кодекс (не будет приобщено к нему), должно приниматься к сведению и, в тоже время, покуда существует отдельно для применения к управлению». Кроме сего, древние постановления г. пр. Чунь-Си (Синь Цзуна) были преобразованы. Прежде за воровство в 25 связок назначалось наказание чу-сы, теперь же была прибавлена 1 статья: «Если воровство будет простираться до 50 связок, то только за это подвергать наказанию чу-сы». Кроме того, сделали сокращение 2-х статей относительно того же закона о воровстве и, таким образом, составили 545 (прежде 547 по Тай-цзу'скому кодексу). К 173 статьям уголовного кодекса (люй) прибавили 171, что и составило всего 789 статей (545+173+71). После, прибавляя последовательно, достигли 1.000 с лишком статей, которые и были распределены на отделы и рубрики (лей-ле). Но этим еще не довольствовались, и в г. прав. Тай Кань (1075-1083) было постановлено, чтобы снова сделать прибавление в уголовный кодекс в порядке статей, и т. образом сделали прибавку 36 статей. По причине новых завязывавшихся дел выходили отдельные постановления (указы императора), и в 3-й год Да-Ань (1086) постановили прибавить еще 37 статей (т.е. ввести в общий кодекс), а связанные таким образом статьи, распределенные по отделам и категориям, составили кодекс (Уложение дянь).
Но составленным таким образом сводом законов правительство Дао Цзуна не довольствовалось, ибо, как говорит сам указ, нельзя научить народ всему, что содержит изданное уложение, потому что народ глуп и не понимает уклонений от норм закона, его сложных установлений и действует под влиянием страстей; притом чиновники, на которых возлагается обязанность объяснения его народу (судьи — применители закона), не отличаются добросовестностью и часто противозаконным толкованием действуют во вред закону. Вследствие таких печальных обстоятельств и ввиду того, что многие статьи закона не отвечают своему назначению, оказывая даже отрицательный результат совращением (?) народа, было постановлено: со времени издания сего указа (с 1-го года Тай-Кань, с 1075) следовать древним узаконениям (цзю-фа), все же прочие, по тщательном рассмотрении и выборке некоторого элемента, соответствующего высказанным нуждам, отбросить... В силу такого поворота, с 1-х годов прав. Тай-Кань стали употреблять старый кодекс закона, вызванный, как я уже говорил, печальным положением дел в государстве и желанием правительства возвратить самое общество к той эпохе, когда ярко горело солнце сильного, молодого государства, управлявшегося крепкими вожжами военной дисциплины времен Тай-цзу, ибо, как мы выше видели, основой теперешнего законодательства было единство (тогда как прежде было разделение, разграничение закона для Китайцев и Киданей) как для Китайцев, так и для Киданей, в виду той запоздалой мысли, чтобы слить Китайский элемент с национальным и, таким образом, парализировать его мощное, усыпляющее влияние на дух первенствующей нации...
Для пояснения сейчас высказанной мысли я сделаю маленькое отступление. Мне могут возразить, что Дао Цзун вовсе не имел мысли возвращать общество к прежнему порядку вещей, тем более, устранять от него влияние Китайского элемента, его усыпляющего значения, потому что на страницах истории (Бень-цзи, ц. 21, 22, 23, 24, 25 и 26) этого императора находятся некоторые факты, которые подтверждают возражение, а именно, что он основал университет на Китайских началах, заботился о раздаче книг ши-цзи Сыма Цяня и вообще Китайских (хань-шу), делал сам толкование на классические книги и т.д. Это не противоречит нисколько проводимой мной мысли, потому что тут другая сфера, сфера науки, которая при извечном направлении не усыпляет деятельность гражданина, а, напротив, порождает ее еще в больших размерах, давая пищу его уму. Да, наконец, чтоже мог иначе сделать этот император, страстно не любивший просвещение, за неимением своей собственной, национальной литературы? К кому он мог обратиться, как не к Китаю, у которого были такие обильные умственные сокровища, которые, при известном пользовании, могут и не оказать тех последствий, какие мы видим в Китайском народе? Да притом, надо еще доказать, что именно литература Китая привела его к застою? Нельзя ли объяснять этот застой гораздо проще и ближе к действительности: отсутствием в народе нужд в других нациях, высоким мнением о себе и, т. образом, нежеланием воспринимать чуждые элементы, обилием отечественных произведений, качествами жаркого климата и пр., а не влиянием литературы, науки, потому что мы видим, что с появлением новых, здоровых философских идей в Китае, особенно в цар. династии Сун (с 960-1179), появлялись и такие замечательные социальные деятели, как Ван-ань-ши, Фуби, Хань-ци, Чжуси и др., из которых 1-й даже заявил, что борется против застоя общества и, след., может ли апатичная литература создать такого деятеля-мыслителя? Кроме того, подтверждение своей мысли я вижу и в том обстоятельстве, что Дао Цзун старался собирать народные песни (ц. 21), подобно Вень Вану и Чжоу Гуну династии Чжоу, собиравших их не только для того, чтобы составлять понятие об управлении провинциями, о нуждах народа, но и для проведения народного элемента в литературе, что могло поддерживать народный, национальный дух. Тот же поворот к прежней обстановке видим мы и в других его постановлениях: в употреблении старой монеты, в издании закона относительно платья со старым покроем[381] (ц. 22, 23, 24, 25, 26), т. обр., не могу не видеть также подтверждение своей мысли и ее истинности и в деяниях последующего Цзиньского государя Ши-цзуна, также стремившегося выпутаться из оков всеохватывающего Китайского гения. Между ними есть аналогия, разница только в том, что один начал дело поворота за 50 лет (Дао Цзун), а другой за 70 (Ши-цзун) до падения династии. Отсутствие завоевательных стремлений в это царствование (т.е. при Дао Цзуне) также говорит в пользу моей мысли. Итак, кажется, этих фактов достаточно, чтобы убедиться, что первые представители Маньчжурской расы, исторические деятели у стен Китая, сознавали развитие начал, на которых основывали свой быт 2 национальности, и стремились отделить себе, устраняя, таким образом, тот диссонанс, который всегда ведет к печальным результатам.
381
В постройке монумента Тай-Цзуну в Пекине, составлении истории Тай-Цзу и др. государей династии, выдаче Лянь-ер Вану Янь-си шлема и лат Тай-Цзу и Тай-Цзуна, принятии от Дао-Та-линцев (жив. у хребта Дао-та) старого треножника с надписью «вань-суй-юн» (долгоденствие), в запрещении националам родниться с пограничными жителями (Да-Ань 10-й год), в обучении бо-жень'ями и ну-жень'ями (знатоками) Китайских войск в С.-Западной дороге (1-й год Шоу-Лунь), большем развитии шаманского культа при дворце государя (призыв шаманов с гор И-у-люй в Маньчжурии) и пр.