В истории изучения киданей и их государств четко выделяются четыре особо крупных направления:
1) дальневосточное (киданьская, китайская и монгольская историография);
2) евро-американское (французская, английская, немецкая и североамериканская литература);
3) русское;
4) средневековое арабо-персидское.
Естественно, начало изучению было положено непосредственными соседями киданей — китайцами. Как это было и с другими европейскими или азиатскими народами и государствами, первый этап этого изучения можно назвать собирательным. Он пришелся на время формирования самого этноса, т.е., как это иногда обозначается в историогрфии, на додинастийный период (III-IX вв.). В это время китайские хронисты, государственные и политические деятели, писатели и чиновники собирали и обобщали всю необходимую или доступную информацию, пытаясь не столько удовлетворить свой «этнографический» голод, сколько понять специфику положения киданьского племенного конгломерата в тогдашнем восточноазиатском «мире», а также возможности и опасности его полудобровольного вхождения в него. Своеобразным свидетельством начала этого изучения является само появление этнонима «цидань»[506]. Если внимательно проанализировать информацию письменных источников киданьского происхождения («Цидань го чжи» — «История государства киданей»; «Ляо-ши» — «История династии Ляо»), которые носят «энциклопедический» характер (исторические события и процессы в них рассматриваются с точки зрения определенной системы представлений), то данный этноним отражает (обозначает!) место того или иного этноса в определенном пространственно-временном континууме («мире»). Время существования цивилизаций («миров») характерно предельно возможным распределением земельных пространств. Это, однако, подразумевает, что экспансия (как метод) начинает уступать первенство «мироустроительной» тенденции, а экстенсивный способ существования — интенсивному. Милитаризация оседлых и кочевых обществ достигает максимума и периодически приводит к попыткам перекроить не столько этническую, сколько политическую карту мира («Великое переселение народов», складывание арабских халифатов, «натиск на восток», Столетняя война, монгольская экспансия, походы Тамерлана и др.). Она же демонстрирует возрастающие трудности «исходов» и завоевательных походов, вдохновленных идеями распространения «истины». Политическая нестабильность, необычайная динамика общественной жизни, предельная децентрализация некогда единой этнополитической системы приводили к тому, что формирующееся в рамках «империй» моноцентрическое восприятие мира сочеталось, а то и оспаривалось другими моделями мира (биполярной, многополярной).
Чем малочисленнее этнос, тем труднее ему оставаться «свободным». Он вынужден строить «добрососедские» отношения с кем-либо. Этничность «родом из прошлого», она мифологична, в этом ее мобилизующая сила. Ее главная опора — идея или миф об общей культуре, происхождении или о связи с «миром», истории. Очень долго в отечественной историографии выражение «китаизация» воспринималось только негативно, как отражение великоханьских настроений, шовинистических по своей сути и ведущих к неизбежной гибели самобытных культур. Разумеется, складывание идеологии в том или ином метарегионе приводило к естественной трансформации «языческих» и «варварских» культур, но так называемая «мировая» ситуация вовсе не подразумевает геноцид. Применительно к восточноазиатскому региону это означает, что под «китаизацией» нужно понимать идущий на всем протяжении существования китайской государственности процесс складывания китаецентричного «мира», символическим образом которого может быть названо «дерево» («один ствол и множество ветвей»)[507]. Дальневосточный регион как «культурно-исторический ареал»[508] был мегасоциумом, состоящим из макро- и микросоциумов (различные государства, народы, племенные союзы, племена и т.д.). Главным здесь было не административное, а духовное взаимодействие[509]. На практике это находило отражение в «даннической системе»[510], идейной основой которой была доктрина «мироустроительной монархии»[511]. В рамках такого мира каждый этнос имеет определенное место, хотя не исключено и даже обязательно его «движение» в рамках этой сложной системы. Данный постулат неплохо иллюстрирует киданьская история.
Второй важнейшей проблемой, доставшейся историкам от того времени, является проблема происхождения киданей. Первая гипотеза о «тюркоязычности» киданей принадлежала Сюэ Цзюй-чжэну — автору «Цзю Удай-ши» («Старая история Пяти династий»), который так попытался объяснить происхождение киданей: «Кидане являются ветвью древних сюнну». Автор отталкивался от сведений «Вэй-шу» («История династии Северная Вэй»), составленной в 551-554 гг. историком Вэй Шоу.
Разумеется, эта версия спорна. Помимо того, что тюркоязычность самих хунну еще окончательно не доказана, против нее есть еще целый ряд соображений. Во-первых, содержащееся в киданьском языке некоторое количество тюркских слов значительно уступает числу монгольских терминов. Во-вторых, все они могли проникнуть к киданям в ходе многовекового контакта с тюркоязычными племенами. К такому выводу еще в начале XX в. пришел японский востоковед К. Ширатори. Короче говоря, эту подборку фактов из «Вэй-шу» можно считать весьма любопытным указанием на начало процесса становления киданьской народности.
Важнейшей практической проблемой, которая, тем не менее, имела и историографический аспект, стала проблема цивилизационной принадлежности киданей. Приняв термин «цидань» в качестве самоназвания, они тем самым перешли из внешней («немирной») сферы в пределы дальневосточного культурного ареала. История движения киданей внутри этого «мира» показывает, как далеко порой они отходили от своего первоначального намерения, становясь опасными для этого этнокультурного сообщества. Неудивительно, что китайские авторы все более тщательно начали изучать общественный и экономический строй киданей. Это изучение шло с определенной целью — «перевоспитание». Оно помогло киданям перейти от «варварства» к «цивилизации». Насколько успешно шел этот процесс, видно хотя бы из того, что кидани из северных «инородцев» смогли «дорасти» до одной из великих неханьских империй. Медленно внедряемая на протяжении ряда столетий культурная дальневосточная парадигма дала свои плоды: киданьская династия Ляо стала одной из 24 официальных «китайских» империй и одной из важнейших «ветвей» дальневосточного «древа» народов и культур.
506
Пиков Г. Г. Специфика государственного устройства киданьских государств (Ляо и Си Ляо) // История и социология государства. — Новосибирск, 2003. — С. 67-113; Пиков Г. Г. Киданьские этнонимы как отражение конструирования и эволюции этнического самосознания...
507
По Сюньцзы, «(люди, живущие) меж четырех морей, подобны одной семье». Цит. по: Крюков М. В. Этнические и политические общности: Диалектика взаимодействия // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. — М.: Наука, 1982. — С. 152.
508
Журавлев В. К. Внешние и внутренние факторы языковой эволюции. — М: Наука, 1982. — С. 143.
510
Fairbank J. К., Teng S. Y. On the Ch'ing Tributary System // Harvard Journal of Asiatic Studies. — 1941. — V. 6, № 2.
511
Kurihara Tomonobu. Studies on the History of the Ch'in and Han Dynasties. — Yoshikawa Kobunkan, 1960; Schwartz B. I. The Chinese Perception of World Order, Past and Present // The Chinese World Order. — Cambridge, 1968.