Может быть он и прав, но у меня есть предчувствие, что эти двое, как птички неразлучники, не смогут быть порознь.
Я сажусь на стол мужа, забираясь на него с ногами, отбрасывая все его бумаги, потому что даже не хочу слышать про все эти дела. Они подождут до завтра. У него целая армия, пусть научаться жить без своего командира.
Лука скользит взглядом по мне, в нем заграждается огонь, чувствую этот жар, жажду его желания.
— Хорошо. — тихо шепчу я расстёгивая рубашку. — Все равно дочери нужно практиковаться в родном языке. Да и с дедом нужно познакомиться. Я не против.
Лука лишь ухмыляется на мои слова, шрам немного подрагивает на лице. Мы оба знаем, что моё согласие лишь видимость.
— Я попросил перевести лошадей моего отца к нам, сделать конюшню, чтобы она немного отвлеклась, когда мы приедем в Москву.
— Лука, она уже плетёт веревки из папочки. — нежно целую мужа в губы.
— как и ее мамочка. — в тон мне отвечает он хриплым голосом, забираясь под рубашку.
— А у меня будет лошадь?
— Поскачешь на моем жеребце. — и он точно говорит не о гнедом из конюшни, его взгляд слишком многозначительно перемещает на выпуклый бугор на штанах.
— Я люблю тебя, Лука Гроссерия. — говорю я, чувствуя щемящую боль в груди.
— Я тоже люблю тебя, моя Мониша. Моя женушка, моя Алиса Гроссерия.
— Я жена Дьявола. — шепчу ему в губы, вбирая в себя его смех.