Двадцать седьмого мая король написал Буйе, что поедет 19-го числа следующего месяца, между полуночью и часом ночи, в обыкновенном экипаже, а свой «берлин» возьмет в Бонди, первую станцию от Парижа, где короля будет ждать один из телохранителей, назначенный курьером; что если он не приедет туда в два часа, это значит, что его остановили, и в этом случае тот же курьер должен отправиться к Буйе и сообщить, что план не удался, предупредить его, чтобы тот позаботился о безопасности своей и замешанных в это дело офицеров.
По получении последних инструкций Буйе предложил герцогу Шуазелю отправиться в Париж, ожидать там от короля приказаний и выехать за двенадцать часов до королевского отъезда. Шуазель должен был приказать своим людям ждать 18-го в Варение с лошадьми для королевского экипажа. Он получил из рук Буйе предписания, подписанные самим королем, в которых ему, как и другим начальникам отрядов, разрешалось употребить в случае надобности силу для безопасности и охранения его величества и королевского семейства. Сам маркиз Буйе поехал в Мец под предлогом осмотра крепостей, находящихся под его командованием. Пятнадцатого числа он был в Лонгви и получил там от короля сообщение, что отъезд отсрочен на двадцать четыре часа, вследствие необходимости скрыть приготовления к нему от горничной дофина, фанатичной демократки, которая способна донести на них; срок услужения ее заканчивается только 19 июня.
Такое промедление вызывало необходимость новых срочных распоряжений, но Буйе, сделав все, что от него зависело, прибыл 20-го в Стене, где нашел немецкий полк, на который мог положиться. Двадцать первого числа он собрал подчиненных ему генералов и объявил, что ночью король проедет Стене, а на следующее утро будет в Монмеди; он поручил генералу Клинглину разбить у этой крепости лагерь для 12 батальонов и 24 эскадронов: королю приличнее и безопаснее находиться среди своей армии, а не в укрепленном городе. Генералы не выказали ни малейшего колебания.
Ночью маркиз выехал из Стене с несколькими офицерами и доехал до самых ворот Дюньи. Там, в безмолвии и мраке, он ожидал прибытия курьера, который должен был явиться за час до экипажей. Судьбы монархии, трон династии, жизнь всей королевской семьи, короля, королевы, принцессы, детей — все это лежало тяжелым фузом на душе маркиза Буйе. Эта ночь показалась ему целым веком; наконец она миновала, но галоп так и не возвестил группе людей, скрывавшихся под деревьями, ни о спасении, ни о гибели короля Франции.
Что же происходило в Тюильри в эти решительные часы?
Тайна задуманного отъезда свято хранилась королем, королевой, принцессой Елизаветой, несколькими преданными слугами и фафом Ферзеном, шведским дворянином, на которого были возложены основные приготовления. Правда, уже в течение нескольких дней в народе распространилась молва о побеге короля, но это было скорее следствием тревожного настроения умов, чем разглашением тайны со стороны соучастников бегства. Тем не менее эти слухи, доходившие до Лафайета и его главного штаба, заставили удвоить надзор за дворцом и даже за внутренними комнатами короля. С 5 и 6 октября дворцовой стражи, честь, кровь и преданность которой обеспечивали непоколебимую верность королю, более не существовало. Внутренние покои замка, лестницы, коридоры между комнатами находились под надзором национальной гвардии. Лафайет приходил туда каждый час, его офицеры расхаживали ночью около всех дворцовых выходов, имея полномочия, хоть и устные, препятствовать кому бы то ни было, тем более самому королю, выйти из дворца после полуночи.
К этому официальному надзору присоединялось соглядатайство со стороны многочисленной дворцовой прислуги. Здесь, как и в более высоких сферах, донос назывался добродетелью, а измена — патриотизмом. В стенах дворца своих предков король мог вполне положиться только на сердце королевы, на свою сестру и на нескольких придворных.
Король и королева, по обыкновению, приняли перед сном придворных и отпустили слуг не раньше, чем в другие дни. Но, оставшись одни, они сейчас же надели дорожные костюмы, очень простые и соответствующие ролям, которые взяли на себя беглецы. Потом они сошлись в комнате королевы с принцессой Елизаветой и детьми; оттуда, секретным проходом, достигли комнат герцога Виллекье и вышли из дворца по отдельности, чтобы не привлечь внимания дворцовой стражи. Благодаря активному в это время движению, которое Ферзен, без сомнения, постарался усилить и запутать, королева с одним из стражей незамеченными выскользнули из дворца, достигли площади Карусель и, проходя площадь, встретили Лафайета, в сопровождении одного или двух офицеров шедшего в Тюильри. Королева задрожала, увидев человека, который в ее глазах был олицетворением мятежа и плена; ускользнув от его взгляда, она подумала, что вырвалась из тисков самой нации, и улыбнулась при мысли, что обманула своего стража, который на другой день не будет в состоянии выдать несчастных пленников народу.