Это значило, что Ролан был лишен такого свойства.
Младший из пяти братьев, он родился в честной буржуазной семье, которая занимала судебные должности и претендовала на дворянство. Его предназначали для духовного звания. Эта перспектива не нравилась молодому человеку, и он оставил — девятнадцати лет от роду — отеческий дом и бежал в Нант. Там он готовился поехать в Индию, чтобы заняться торговлей, но в самую минуту отплытия заболел. Один из родственников молодого человека, инспектор мануфактур, встретил его в Руане и принял в свою контору. Дела в этом учреждении, проникнутом учением Тюрго, велись с применением принципов политэкономии, и Ролану удалось там выдвинуться. Правительство послало его в Италию для изучения коммерческого дела.
Он с прискорбием расстался с девушкой, которая сделалась уже его другом, и постоянно писал ей письма, предназначенные служить заметками к задуманному им сочинению об Италии; письма были больше похожи на этюды философа, чем на разговоры влюбленного.
По возвращении Ролана она опять нашла в нем друга: его возраст, серьезность, характер, трудолюбие дали девушке повод смотреть на него как на мудреца. В союзе, который они созидали и который походил не столько на любовь, сколько на общение времен Сократа и Платона, один искал больше ученика, чем жену, а другая — учителя, а не мужа. Ролан писал ее отцу, прося руки его дочери. Тот сухо отказал. Суровость Ролана его отталкивала; он боялся найти в нем цензора для себя и тирана для своей дочери. Последняя, узнав об этом отказе, удалилась с негодованием в монастырь. Там она питалась самой грубой пищей, которую готовила своими руками, предалась ученью и укрепляла свое сердце против несчастья. Время шло, Ролан не показывался, он даже едва писал. Наконец, через шесть месяцев, Ролан появился. Он снова воодушевился, увидев своего друга за монастырской решеткой, и решился предложить девушке свою руку; она приняла предложение без всякого сердечного энтузиазма. Брак стал для нее актом добродетели, которым она наслаждалась не потому, что он был ей приятен, но потому, что он показался ей высоким.
В эту решительную минуту жизни в ней вновь заговорила преданная ученица Руссо. Но горечь действительности не замедлила пробиться сквозь героизм преданности: «Занимаясь, — говорила она сама себе, — счастьем человека, с которым я соединилась, я заметила, что чего-то недостает моему собственному счастью. Я ни на минуту не переставала видеть в своем муже одного из самых уважаемых людей, какие только существуют; принадлежать ему я считала для себя за честь; но часто я сознавала, что между нами недостает равенства, что преобладающее влияние его характера, соединенное с двадцатилетней разницей в годах, делает такое превосходство чрезмерным. Когда мы жили в уединении, мне случалось проводить иногда тяжелые часы. Когда мы отправлялись в свет, я видела любовь людей, которые — по крайней мере, в лице нескольких — могли стать мне слишком близкими. Я погрузилась в работу моего мужа, сделалась переписчицей, читала корректуры первых оттисков; я исполняла эту обязанность безропотно, с кротостью, которая составляла контраст с тем свободным и самостоятельным характером, какой был у меня».
После нескольких лет, проведенных в Амьене, Ролану удалось получить назначение с такими же обязанностями в своем родном Лионе. Зимой он жил в городе, а остальное время года проводил в деревне, в отеческом доме, где жила еще его мать, женщина, уважаемая по своему возрасту, но беспокойного и сварливого характера. Госпожа Ролан, находясь во всем блеске своей красоты и в полной силе ума, была, таким образом, поставлена в неприятное положение между неумолимой свекровью, своевольным шурином и мужем-деспотом. Самой страстной любви едва ли было бы достаточно, чтобы вознаградить за подобное невыносимое положение. Она же смогла его снести только сознанием своего долга, работой, философией и заботами о своем ребенке.
Старания госпожи Ролан были небезуспешны: ей удалось превратить это мрачное жилище в приют согласия и мира. Здесь она вполне погрузилась в природу, о которой часто мечтала в детстве и из всех красот которой видела с высоты своего окна, над кровлями Парижа, только несколько клочков неба и смутную перспективу королевских лесов. Здесь же простые вкусы и чистая душа госпожи Ролан нашли себе пищу и поле для деятельности.