Феодорита Кирского (V в.) или "Похвалы Богу о сотворении всякой твари" византийца Георгия Писиды (VII в.; см. также о судьбах славянских редакций этих сочинений: Шестоднев... 1991). Отдельные фрагменты "Истории животных" попали и в состав "Физиологов" — нравоучительно-природо-описательных рукописей, восходящих к позднеалександрийскому протографу и распространившихся по Ближнему Востоку и Европе. Например, сообщение "Физиолога" о том, что по словам некоего "нравоописателя" (Аристотеля?) "гиена — самец и самка, иногда бывает самцом, иногда самкой" (Физиолог, с. 114), сразу отсылает нас к § 180 книги шестой "Истории животных". С XII-XIII ее. на Западе "Физиолог" вытесняется из обихода "Бестиариями" — фактически изводами (в переводе на латынь) его (псевдоестественно-научных частей.
Однако сколько-нибудь регулярное изучение "Истории животных" началось в Западной Европе после перевода "Китаб аль-хайаван" с арабского языка на латинский Михаилом Скотом, по-видимому, в самом начале XIII в.; во всяком случае на этот перевод есть ссылка в книге "О природах вещей" Александра Неккама, скончавшегося в 1217 г. Во второй половине XIII в. перевод Скота отредактировал, а частично заменил своим собственным, более полным и сделанным не с арабского, а непосредственно по греческим рукописям, Вильем из Мербеке. В том же столетии многочисленные парафразы переводов Скота и Вильема встречаем у таких авторов, как император Фридрих II, логик и врач Петр Испанский, у составителей энциклопедических компендиумов Фомы Кантемпре, Винцента Бове, Брунетто Латини, Арно Вилльнева (Вилланованского) и у других.
Сочинение Альберта Великого (XIII в.) "О животных" долгое время принимали за компиляцию из Плиния Старшего, пока в 1855 г. Ю. Б. Мейер не показал, что это в действительности комментированный пересказ "Истории животных" и, в частности, тех ее мест, которые вообще не отражены у Плиния. Немалую работу по идентификации у Альберта аристотелевского текста (в переводе Скота) среди мозаики вставок из Галена, Гиппократа, Плиния и других позд-неантичных авторов провел по 40 рукописям Г. Штадлер (Stadler, 1916). Альберт дополнил сведения "Истории животных" сообщениями из стран, лежащих далеко к северу от Средиземноморья, например, о ряде представителей фауны Пруссии и Венгрии, о соболе, белом медведе и т.д. Иногда он, однако, усугублял фантастический компонент, подробно (хотя часто со спасительными оговорками типа "я этому мало верю") описывая единорогов с закрученным рогом на лбу, пегасов, гарпий или возрождающихся каждые 340 лет из огня фениксов. Альберт же перевел на латынь с греческого книгу десятую "Истории животных", авторство которой впоследствии вызвало немало споров. В XIV в. наметился перелом в освоении и изучении "Истории животных" и прочих биологических трактатов Аристотеля.
Во-первых, надо иметь в виду, что к этому времени уже в течение нескольких веков в Западной Европе изучение всех этих трудов велось в рамках схоластики; а как отметил один из лучших знатоков ее истории, А. Штекль, в своей "Истории средневековой философии", это столетие ознаменовалось оформлением боровшихся друг с другом школ томистов, номиналистов, последователей Дунса Скота, представителей других школ; и такое положение дел "заключало в себе то дурное последствие, что многие схоласты считали свою задачу выполненной, если только точно придерживались учения своей школы, защищали его от противников. Это создавало условия в высшей степени неблагоприятные для возникновения истинной оригинальности" (Штекль, с. 262). Исчезла эта оригинальность и из истолкования "Истории животных" и преемственно связанных с нею компиляций, компендиумов знаний о животном мире и т.д. Единственный крупный энциклопедический свод XIV в., в определенной мере включивший в себя и материал "Истории животных", а именно, Книга природы" Конрада фон Мегенберга, в плане освоения этого материала почти целиком зависела от Фомы Кантемпре и его свода "О природах вещей". Процесс освоения и истолкования "Истории животных", начатый средневековыми энциклопедистами и схоластами, замер более чем на столетие и был затем возобновлен уже не в схоластике, а в рамках совершенно нового идейного течения — гуманизма.