Сейчас перечитываю «Анну Каренину», и вновь зта вещь хватает меня за душу - в который раз! Между прочим, последняя прозаическая вещь Бориса1 напоминает мне Толстого, и не могу уловить чем и в чём сходство и родство двух таких разных писателей. Впрочем, может быть, и сходства нет, а сама я лишь теперь по-настоящему доросла до обоих, и моё взрослое и зрелое восприятие роднит их для меня? Нет, есть родство, есть, есть, но для того, чтобы мне найти ключ к нему, как раз и нужно сосредоточиться, как раз и нужно побродить одной по первозданному лесу, притихшему в ожидании зимы. Ах, какой предварительной работы требует всякое откровение, и сколько сил нужно положить на то, чтобы Сезам открылся!
Когда наберётесь сил на очередное послание, непременно напишите мне. Я не знаю, в Москве ли вы уже или ещё на даче, и это -второе письмо, которое пишу вам по московскому адресу. Да, Лилень-ка, читали ли Вы Говарда Фаста «Последняя граница» и «Дорога свободы»2 — мне очень понравилось, я раньше читала только коротенькие его статьи в «Литер, газете». Недавно слышала Наталью Григорьевну3 по радио, мне нравится, как она читает.
<...> Крепко целую вас и люблю.
Ваша Аля
' Роман Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго».
2 Романы американского писателя Говарда Фаста (1914-2002).
3Наталья Григорьевна Ефрон (1896-1973) - актриса театра и кино, чтица. Подготовила с Е.Я. Эфрон ряд концертных программ.
10 ноября 1953
Дорогие мои Лиля и Зина! Простите, что не поздравила вас с 36 годовщиной Октября — это не забывчивость и не невнимание. Я дней за десять до праздников заболела, простудилась во время воскресника (белили всё помещение клуба) и так до сих пор толком не поправилась - всё ещё кашель мучает. Конечно, всё это время пришлось напряжённо работать, и я из-за нездоровья впервые не смогла осуществить всё, что задумала сделать к празднику, в том числе и телеграмму поздравительную вам не отправила. Всё время с температурой, то горло болит, то зубы, то ухо, то просто кашель с насморком -кое-как вытянула со всевозможными порошками и пилюлями, от кальцекса до пенициллина, но всё ещё слабая и разбитая, как после настоящей болезни. <...>
На днях неожиданно получила письмо от Нюти, в котором она пишет, что дома у неё не так хорошо, как хотелось бы, но в чём плохое, совсем не пишет, и вообще о себе, кроме того, что занята и устаёт, ничего не сообщает. Она просит у меня маминых стихов, надеясь, что что-нб., м. б., удастся опубликовать, но у меня здесь ведь нет ничего, всё, что уцелело, — у вас. Только одна к вам просьба — никогда и ни для кого, кто бы он ни был, не расставайтесь с мамиными подлинниками, ни с книгами её, изданными при жизни, и так остались крохи, и самый любящий и внимательный человек может потерять, как это было с её письмами в руках Бориса, с фотографиями и книгами, хранившимися у М1. У нас уже долгие тёмные ночи и вся жизнь окружающая делится на чёрное и белое — чёрные ночи, белый снег. Весной будет наоборот - белые ночи, а земля почернеет - только не скоро это.
Спасибо вам большое за ваши телеграммы - только почему две? Первая была получена седьмого, а вторая восьмого, с одинаковым текстом, только в первой было просто «поздравляем», а во второй «поздравляем праздником». Долго гадала, в чём дело, так и не догадалась. Это, наверное, мне в укоризну, мне, не приславшей ни одной? <...> Простите за нудное письмо, немного оживу - напишу получше. Будьте здоровы.
' У Мули - С.Д. Гуревича.
Б.Л. Пастернаку
12 января 1954
Борис мой дорогой, запоздало поздравляю с Новым годом, желаю тебе здоровья, вдохновенья и побольше возможностей его осуществлять. Я только что получила письмо отЛили - она пишет, что твой «Фауст»1 вышел, но что в Москве его достать невозможно, а сам он (т. е. ты) не подарил, и просит, чтобы, если в Туруханске можно достать, я прислала ей. Я думаю, что это слишком длинный путь, уж не говоря о том, что здесь, конечно, не достанешь. Короче говоря, достань ты и подари ей Фауста ты, и поскорее; она - один из вернейших и благороднейших твоих друзей, да стоит ли об этом упоминать!
Себе-то я не прошу, ты сам пришлешь, когда будет время.
Я ужасно много работаю и устаю, как собака, буквально, т. к. на них здесь воду возят и дрова. Этим только и объясняется моё длительное молчание по твоему безответному - на что, конечно, ничуть не в обиде - адресу.
Но я всегда тебя помню, и ты, наравне с двумя-тремя дорогими мне отсутствующими, всё равно всегда со мной, и именно это позволяет мне переживать моё реальное окружение.
У нас зима во всём объеме — моя пятая здесь. И каждую всё труднее выносить — не то что они лютее, а просто сил меньше. А главное, что тратишь их бесполезно и нудно. Когда их было побольше, я и не замечала, что трачу их, а теперь замечаю.
А вообще-то всё идет хорошо. Особенно меня обрадовало, что Берия разоблачили и что ёлку в Кремле устроили, мне даже во сне снилось, что я побывала на обоих этих праздниках.
Целую тебя и люблю. Главное — будь здоров!
Б.Л. Пастернаку
20 апреля 1954
Дорогой мой друг Борис! Прости, что я такая свинья и до сих пор не поблагодарила тебя за «Фауста». Благодарить - мало, хочу много написать, и из-за этого совсем ничего не пишу. У меня опять миллион всяких терзаний, меня опять «сокращают» (это уже в третий раз), но я пока ещё работаю - и очень много — на неизвестных правах. Надоело все это до одури, я устала и отупела, ещё и поэтому не пишу тебе. Я напишу, когда немного приду в себя, а сейчас мне просто очень трудно и беспросветно.
Фауст же меня просто ошеломил. Работа гигантская, талантливо необычайно, и, ты понимаешь, с одной стороны, жаль ужасно, что столько труда, времени и себя ты вложил в Гёте, лучше бы в своё, а с другой — как хорошо, что это сделано именно тобой. Какой ты молодец — талантливый и трудоспособный, а ведь в России это сочетание встречается раз в столетие, да и то не в каждое. Я очень по-хорошему завидую тебе, за то, что ты — такой, я не только «бы» не могла, — я уже не могу! Только читать умею. Но в Туруханске и это - редкость! Кстати, здесь есть человека четыре, которые очень любят тебя и читают всё твоё, что можно достать, сетуют, что только переводы. Сейчас Фауст переходит из рук в руки. Я очень дорожу твоими книгами, и м. б. поэтому охотно даю их читать. Скоро ли будет печататься твоё? Думается, что скоро. Самое-то чудесное, что тебя и так любят. Когда ты болел и долго не писал, я спрашивала о тебе знакомых, знающих тебя по книгам и понаслышке (потому что общих знакомых у нас почти нет), и мне все отвечали словами любви и внимания к тебе — звонили в больницу, узнавали о тебе, а, да что там говорить, ты и сам знаешь, а не знаешь, так чувствуешь.
Напишу тебе более или менее по-человечески в начале мая (как та гроза), а пока ещё раз спасибо за Гёте и за тебя.
Целую тебя.
Книга чудесно издана, и это тоже радует!
10 мая 1954
Дорогие мои, спасибо за телеграммы, получила обе к обоим праздникам.
У нас весна, правда, совсем непохожая на вашу, более угрюмая и несравненно более «масштабная».
Уже где-то «поблизости» идет Енисей, и через недельку можно ждать его здесь. Каждый год ждём его не без трепета, из-за живописного, но небезопасного местоположения нашей лачуги, да и вообще само зрелище ледохода на такой огромной и даже страшной реке угнетает и без того достаточно угнетённую душу.