же делать?..
Очнулась я от того, что в распахнутые двери вагона в кромешной тьме с ором и матом вваливалась толпа мужиков-уголовников. Я сжа
лась в своём углу, стараясь не дышать.
Поехали. Мат свирепый, дым, шум. И из-под меня вдруг исчезает узелочек, как будто его и не было. Послышались звуки гитары и голос:
— Конвой, свет сюда!
Конвойный принёс «моргасик», и я в восторге воскликнула.
- Вася! Жохов!
- Кто меня зовёт?
- Это я, Вася!
- Аллочка?! Какими судьбами? - и обернувшись: - Комсомольцы, что я слышу — ма-ат?! С нами — женщина!
И — отдаляющимся рокотом — мат стих. И около меня каким-то чудом стали возникать вещички из моего узелочка - красненькое платьице, расчёсочка.
- Аллочка, давно ли оттуда?
Рассказываю, упоминаю Риту.
- Ах, Рита, жизнь моя! А откуда сейчас?
Рассказываю, не упоминая о главной причине.
- Наверное, с «кумом» не поладили?
-Да... п
- Зря! Не надо бы... они - народ мстительный. Вы ведь, наверное, хотите кушать, Аллочка? Я, к сожалению, сейчас не совсем в фарте, но могу угостить.
И он протягивает мне... турнепс.
- Аллочка, погодите... а куда же вас везут?
— Я не знаю.
— Плохо дело. Я знаю, куда вас везут. Это самый северный в этих местах штрафной лагерь. Места все знакомые. Вот здесь, например, Аллочка, жили троцкисты — милейшие люди, между прочим!
А сам — мальчуган, откуда ему знать о троцкистах?
— И неплохо жили, пока этот б..., я хотел сказать — этот деятель, Берия, не вспомнил о них. Но ничего, Аллочка! Держите голову! Я дам вам записку. В этом лагере работает парикмахером мой друг -Василий Муха. Он всё вам устроит.
И при свете «моргасика» на клочочке бумаги шириной в палец написал несколько слов. Потом я прочла: «К вам приехала хор. девка Аллочка, оказ. услугу. Василий Жохов».
— К сожалению, Аллочка, нам пора расставаться, сейчас наша станция.
Пожелали мы друг другу всего хорошего. Прощальный аккорд гитары, и я снова одна в тёмном вагоне (моргасик унесли конвойные), еду всё дальше и дальше на север.
Лагерь оказался маленьким, всё его население было обречено на вымирание, не выживал никто — настолько тяжелы были условия. Работали мы на лесоповале без выходных, на таком пайке, что еле ноги таскали. Никакого Муху я разыскивать не стала, конечно, жила как все.
Но увидеть его мне однажды довелось.
Сели мы в лесу на только что поваленное дерево - передохнуть, перекурить. Вдруг подходит здоровенный детина с совершенно нечеловеческой, распроуголовной физиономией.
- Здорово,...!
- Здорово, Васька! Привет, Василий! — закричали все.
Присел он на бревно, угостил всех махоркой, поговорили немного, и одна сказала:
- Смотрите-ка, девки, ведь все мы с Васькой спали, кроме Аллочки! Ах ты, турок эдакий!
Василий взглянул на меня мельком и ушёл.
Там было так трудно, что даже начальство говорило:
- Мы бы оставили вас в зоне на несколько дней, просто чтоб вы передохнули, сил набрали, но ведь у вас написано - самый строгий режим весь срок... Что вы им такого сделали?
Однажды вечером в наш женский барак входит этот самый Василий Муха, мне уже известный, с известным же приветствием:
- Здорово,...! — и, поговорив о погоде, спрашивает: - А кто тут у вас Аллочка?
Ему показали меня. Он подошел, поклонился и сказал:
- Аллочка, я получил известие от моего друга Василия Жохова. Он сообщает мне о вас. Услуги мы помним, Аллочка. Если вам что-нибудь нужно, обращайтесь ко мне — я здесь могу всё! Я всегда к вашим услугам, Аллочка.
Я поблагодарила, но на этот раз не воспользовалась ничем. А в другой раз...
Встретил он меня как-то в зоне.
- Скучаете, Аллочка?
- Скучать не скучаю, а тосковать тоскую.
- А что так?
- Письмо бы домой написать...
- А вы пишите.
- А как же...
- А я отправлю.
- А у меня ведь и писать нечем и не на чем...
- А я вам принесу.
И действительно принёс: четверть листа бумаги и огрызочек карандаша.
И я написала мужу, ни на что не надеясь, потому что надеяться были решительно не на что. И он по этим нескольким словам всё понял и сумел меня оттуда выхлопотать, что удалось, так как это была всего лишь местная инициатива. Таким образом, я выбралась оттуда, откуда не выбирался никто.