Он топнул ногой и закричал:
— Нет! Нет!
Я сказал:
— Да! Если не дадите мне ключ от школы и я не буду проповедовать, я умру, и это произойдет по вашей вине.
Рот старого фермера открылся, и табачная слюна побежала по подбородку.
— Нет сынок, — сказал он, — я не хочу, чтобы ты умер.
— Тогда дайте мне ключ, — попросил я.
Он покопался в карманах и нашел старый ключ в нижних штанах, а может, еще ниже. Наконец он вытащил ключ на засаленной веревочке.
— Вот он. Пойди открой школу, — сказал он неохотно.
— А у вас есть фонарь? Мне нужен фонарь. — В хлопковых районах в те времена еще не было электричества.
— Да, есть. Мой дом стоит вон там. Пойди попроси у моей жены, — сказал он и ушел, покачивая головой и тихонько посмеиваясь про себя. Я догадывался, что он будет всем и повсюду рассказывать о том, что в школе произойдет что-то необычное.
Мы с другом пошли в школу, подмели пол и приготовили церковь к вечеру. На собрание пришли восемь фермеров.
Но почему они пришли? Потому что мы для них были развлечением.
Шел 1929 год, год, когда в далеком Нью-Йорке произошел обвал биржи. Тогда не было телевизоров, и даже радио было относительной редкостью. Никто не мог позволить себе роскошь съездить в город, чтобы посмотреть кино. Ездили только по особым случаям. Юг и раньше был беднее, чем остальная часть страны, но теперь Великая депрессия принесла на Юг новые проблемы и трудности.
После долгого трудового дня на полях мы были для них таким же желанным развлечением, как любой заезжий жонглер, представление с пони и собакой или выступление мага. Эти грубые и простыв фермеры пришли послушать меня точно так, как пришли 6ы посмотреть на факира с дрессированной змеей. Они готовы были выслушать меня, но остаться при своем мнении.
Ни одной женщины среди собравшихся не было. Только мужчины. Они вошли, громко разговаривая и ругаясь, явно не осознавая, что пришли в церковь. Ни один из них не помылся перед тем, как прийти сюда, все они были очень грязными.
В школе не было скамеек, там стояли только грубые деревянные парты. Непривычные к такой мебели, мужчины втиснулись, сгорбившись и согнувшись, за парты, так что я видел только их лысые макушки. Сверху они мне казались инопланетянами. Но что хуже всего, они все жевали табак, который сплевывали на пол. Они могли плюнуть и на стены. Поскольку я вырос в городе, мне было непривычно смотреть на все это. И это мне совсем не нравилось.
Я подумал, может быть, мне нужно было выбрать тот красивый гроб и умереть. То, что я наблюдал, было, пожалуй, хуже смерти. Настроение у меня было паршивое.
— Ну давай, веди прославление, — сказал я своему другу. Поскольку нас заставляли ходить на многочисленные пробуждения, мы по крайней мере знали общепринятый распорядок службы.
Через четыре минуты он повернулся ко мне и сказал: «Я закончил». Поскольку он не умел петь, как и присутствовавшие восемь мужчин, он передал бразды правления мне. Я смотрел на собрание и понимал, что не знаю, что говорить. Вспоминая многочисленные богослужения и слышанные мною свидетельства, я решил, что расскажу им о своем туберкулезе, о видении гроба и огромной Библии.
Я сказал:
— Ну ладно, я расскажу вам. Я был очень плохим мальчиком.
Они засмеялись.
— Я крал, и теперь мне стыдно, — заявил я со всей серьезностью.
Они захохотали.
— Потом я заболел туберкулезом.
Теперь они уже выли.
— Вы просто сумасшедшие, — сказал я им. — Что бы я ни говорил, вы все смеетесь. Только смеетесь, и все. Они стали чуть-чуть серьезнее, и я рассказал все свои свидетельства. Но они продолжали смеяться и иногда даже лупили ладонями по партам. Должно быть, у них это было первое представление за долгие годы. Когда я закончил говорить, я был не на шутку разгневан. Я сказал: «Идите домой». Я не просил их прийти на следующий день.
Про себя я добавил: «Надеюсь, вы все отправитесь в преисподнюю».
Поскольку нам негде было остановиться, мы с другом пошли ночевать к одному из фермеров. Когда я наконец остался один, я попытался решить, что делать дальше.
— Ну и ну, — бормотал я про себя, — думаю, лучше было 6ы мне умереть, чем вляпаться в такую историю. Они больше не придут. Я велел им отправляться по домам. Они больше не придут. Завтра в школе никого не будет, и я скажу Господу: «Ну вот, видишь, Господь, я сделал все, что мог. Я закончил свою работу. А теперь я поеду домой и стану бизнесменом».