Когда он впервые повел меня стричься, парикмахер усадил меня на маленький стульчики обернул простыней. затем он спросил меня: «Ну, сынок, как тебя подстричь»?
Я посмотрел на него и сказал гордым и уверенным голосом: «Как папу». Мужчины в парикмахерской расхохотались.
Я смутился, но что мне было делать? Я очень хотел быть похожим на отца.
Когда папа шлепал меня, из глаз моих искры сыпались, но это случилось всего раза два или три. Чаще он кричал на меня. В общем, он не обижал меня, просто казался холодным, требовательным и даже иногда придирчивым.
В играх я был маленькой копией своего отца. Я передрался дрался с каждым мальчиком в своей округе и даже, хотя и с некоторыми потерями, с ребятами на четыре дюйма выше меня. Нанося быстрые и сильные удары, я вышибал из них дух, и мы дрались до тех пор, пока они не заливались кровью.
Точно так же я боролся с Богом, понимая, может быть, что мне придется сделать выбор.
Моя мама была нежной, доброй и благочестивой женщиной. Я любил ее и не хотел огорчать, но быть похожим на нее мне совсем не хотелось, потому что это требовало бы от меня хорошего и благочестивого поведения.
С другой стороны, если бы я пошел по стопам отца, то мог бы быть независимым и делать то, что мне нравится.
Пока у меня внутри шла эта битва, я изо всех сил старался походить на отца.
Я обожал его издали, принимая как должное его равнодушное ко мне отношение и формируя себя по его образу и подобию. Мои чувства к нему были смешанными и даже иногда противоречивыми. Не помню, чтобы когда-нибудь он подкинул меня вверх или крепко к себе прижал. Не помню, чтобы он обнимал меня или говорил, что любит меня.
Но мама меня любила и каждый день проявляла эту любовь. Только она утирала мои слезы и лечила раны. Когда я, возбужденный, приходил домой и рассказывал все те истории, которые любят рассказывать мальчишки, только она готова была выслушать меня. Должно быть, те проблемы, с которыми я сталкивался, тоже волновали ее.
Если я не дрался, то играл в шарики, и уж тогда никто не мог обыграть меня. Я мог попасть в шарик с расстояния В десять футов. Мое мастерство вскоре стало Весьма прибыльным, потому что я выигрывал шарики у других детей, а затем возвращал их обратно за деньги.
Однажды утром я вышел из дому с коробкой шариков. После победоносной игры меня остановил один мальчик и смазал:
— Давай поменяемся, за твои шарики я дам тебе ножик.
Я поменялся.
Другой увидел ножик и сказал:
— Давай поменяемся.
У него я выменял что-то еще.
К трем часам дня я вернулся домой с козлам и отличной маленькой тележкой.
— Где ты это взял? — спросил меня отец.
Я сказал:
— Я уже забыл адрес, на все я это выменял.
И тогда впервые в жизни папа одобрительно кивнул. На какой-то краткий миг я почувствовал, что он гордится мной.
Деньги доставались мне легко и без особого напряжения. По дороге домой из школы я покупал стофунтовый мешок с арахисом, жарил двадцать или тридцать фунтов, часто потряхивая, чтобы они получились хорошо и ровно обжаренными. Затем я заполнял жареными орехами небольшие мешки и шел на ближайшую мельницу, где продавал их по пять центов за мешок. Часто я приходил дамок с долларом или двумя, а в то время не каждый мужчина мог заработать такие деньги.
Очень скоро у меня стало больше денег, чем у кого бы то ни была в нашем доме. Мои братья и сестры всегда приходили ко мне, если нуждались в деньгах. Я стал младшим банкиром в семье, но со всех и всегда я брал проценты.
Когда наступило лето, я перестал продавать арахис, а придумал новый способ добывания денег. Соорудив небольшую тележку, я купил сто фунтов льда и некоторое количество густого сиропа — виноградного, ванильного и с другими вкусовыми добавками. Затем за пятьдесят центов в день я нанял маленького мальчика, который катил тележку, а я шел позади нее, звонил в колокольчик и кричал: «Прохладительные напитки!» К концу дня я возвращался домой с тремя-четырьмя долларами в кармане.
Еще подростком я понял, что если хочешь тратить деньги, сначала нужна заработать их. Мой отец ни разу в жизни не дал мне ни одного доллара, поэтому я понял, что если я хочу иметь деньги, мне придется их заработать самому. Кроме того, я чувствовал молчаливое одобрение отца по отношению к моему предпринимательству. Я не ждал, что он открыто начнет хвалить меня. Эта было не в его характере.
На самом деле мы редко догадывались, о чем думает отец. Он стал открыто высказываться только тогда, когда в нашей церкви наступило пробуждение.
Однажды к нам пришел мамин пастор и сказал: «Сестра Самралл, нам негде устроить проповедника, который приезжает к нам в церковь. Вы не позволите этому евангелисту остановиться у вас? Ему нужна всего лишь одна комната, он приедет с женой и детишками. Дети могут спать на полу».