Комната, в которой провела первую ночь Злата, теперь была отдана в распоряжение Далии и обоих малышек. Рано утром Злата и Ронгальд собирались отправиться на поиски матери второй девочки. И хоть Далия не верила в то, что их усилия увенчаются успехом, она не стала возражать против того, чтобы взять заботу о второй девочке на себя.
Накормив детей и подкрепившись на сон грядущий тем, что удалось приготовить на скорую руку, все отправились спать.
Однако, Ронгальд не успел переступить порог своей спальни, как в дверь тихо постучали. Мужчина решил сначала, что не станет открывать позднему гостю, но спустя минуту стук повторился. Стало ясно, что ночной визитёр не собирается уходить. Досадливо поморщившись, хозяин дома распахнул входную дверь и замер, не веря своим глазам — перед ним стояла его мать. Годы её не пощадили. От цветущей красавицы, какой она ему запомнилась в их последнюю встречу, мало, что осталось. И всё-таки, он её сразу узнал. Или правильный ответ подсказал ему широкий золотой ошейник, знакомый с детства и навевающий горькие воспоминания? Мать по-прежнему носила его, не снимая, казалось, что за долгие годы он стал частью её самой.
По лицу женщины скользнула робкая улыбка:
— Ну, здравствуй, сынок.
Первые слова дались ей с трудом, а последующие и вовсе застряли в горле. Она закашлялась, прижимая узкую ладошку к груди, а Ронгальд вспомнил, как эта рука нежно гладила его по мягкой шёрстке и успокаивала маленькое растревоженное сердце, вселяя в него надежду. В тот раз мать сильно рисковала, чтобы прийти к нему на встречу. А он с тех пор почти о ней не вспоминал, стараясь выбросить из памяти первые годы своей жизни, но оказалось, что от прошлого не убежать — вот оно стоит на пороге и смотрит на него такими родными, встревоженными глазами.
— Мама, — просипел Ронгальд. Голос внезапно исчез, а руки сами потянулись в давно забытом детском стремлении обнять родное существо, прижаться к материнской груди. Взрослый мужчина внезапно превратился в того заплаканного мальчика, который скрывал ото всех свою вторую сущность и только рядом с этой маленькой женщиной чувствовал себя почти счастливым.
Так они и замерли на пороге, обнимаясь и мысленно воскрешая в памяти давно забытые ощущения родственной близости.
Злата, так и не дождавшись мужа, решила пойти посмотреть, что же его так задержало. Лучше бы она оставалась в спальне. Чёрная волна ревности захлестнула её с такой силой, что она едва устояла на ногах. Сердце больно кольнуло, когда она увидела, как её мужчина обнимается с какой-то женщиной прямо на пороге их дома. Гнев настолько застил ей глаза, что она не заметила седые пряди в чёрных волосах незнакомки и того, насколько целомудренны были эти объятия.
Ронгальд, погружённый в свои переживания, тем не менее, уловил её приближение и, повернувшись вполоборота, просто сказал:
— Мама, это моя Злата.
— Мама? — прошептала Злата, чувствуя, как накатывается новая волна, но теперь уже облегчения.
— Мама, — подтвердил Ронгальд, — я тебе о ней рассказывал. Помнишь?
Как будто Злата могла забыть его рассказ о своём детстве и о том, какую роль сыграла эта женщина в его судьбе. Девушка не знала, как относиться к своей новой родственнице, но, заглянув в счастливые глаза мужа, поняла, что примет её с радостью. Правда, поспать теперь точно не удастся — этим двоим нужно о многом поговорить.
Так и вышло, разговор затянулся до рассвета. Азалия всё выспрашивала сына о его жизни, о том, как он стал вожаком стаи, как нашёл свою пару, и ничего не рассказывала о себе, каждый раз уводя разговор в другую сторону, если только Ронгальд начинал проявлять интерес к её жизни. Это выглядело очень подозрительно. Злата нервничала и всё больше сомневалась в том, что мать Ронгальда пришла в их дом с добром. Но как сказать о своих подозрениях любимому, который едва ли не светится от счастья?
— Ронгальд, — Злата решительно прервала очередной виток разговоров о его блестящих достижениях. — Я думаю, твоя мама нуждается в отдыхе. У вас ещё будет время обо всём поговорить, а сейчас, позволь мне позаботиться о ней. У тебя ведь найдётся ещё одна свободная комната?
Девушке было неудобно перед посторонней женщиной признаваться в том, что она не ориентируется в собственном доме, но другого выхода не было.
Ронгальд словно опомнился от дурмана, снова стал собранным и серьёзным. Он мысленно отругал себя за невнимательность. Мать и в самом деле выглядела уставшей.