Вскоре послышались шаги, и дверь отворилась.
Господин Видеман оказался красавцем лет тридцати – тридцати двух. Мужественное и властное лицо его обрамлено было черными бакенбардами. Он был одет в утренний костюм – несколько провинциальный, но при этом не лишенный элегантности.
Наш визит, похоже, не просто поставил его в неловкое положение; он был ему неприятен. И его легко было понять, ведь он решил, что нами движет праздное любопытство. Я поспешно передал ему записку от господина Г. и объяснил цель своего визита. Отношение его тут же переменилось, и вскоре доктор Видеман был с нами столь же любезен и предупредителен, как и человек, который нас к нему прислал.
Он рассказал нам все, что помнил. Личность Занда и на него произвела огромное впечатление. Помимо прочего, он поведал, что его отец, рискуя навлечь на себя недовольство начальства, попросил позволения за свой счет заказать другой эшафот, чтобы больше ни один преступник не был казнен на алтаре, где умер мученик. Просьба его была исполнена. Из остатков старого эшафота господин Видеман заказал двери и окна для маленького сельского домика, окруженного виноградниками, и за три-четыре года дом этот стал местом паломничества. Но мало-помалу толпа пилигримов поредела. Многие из тех, кто в свое время платочком стирал с эшафота кровь, поступили на государственную службу и получают жалованье из казны, и только приезжие время от времени просят показать им эту необычную реликвию.
Господин Видеман дал нам проводника, потому что после услышанного мне захотелось увидеть все это своими глазами.
Дом находится в полумиле от Гейдельберга, по левую сторону дороги на Карлсруэ, на полпути к горе. Думается, другого такого памятника нет в целом свете.
Эта последняя история лучше, чем все, что мы еще могли бы рассказать, дает нашему читателю представление о человеке, оставившем по себе такую память в сердцах своего тюремщика и палача.