— Можешь мне верить, — сказал Ганка, первым не выдержавший эту игру, похожую на детские гляделки. — Можете мне верить, — его голос дрогнул, словно он признал превосходство Голана. — Мне ведь тоже несладко было там, на суде, можете мне поверить. Я бы с удовольствием испортил Риссигу всю игру, но я ничего не мог сделать. Честное слово, ребята…
Краслу показалось, что теперь он говорит откровенно. Голан молчал с таким видом, как будто присутствовал на торжественном экзамене. Лишь под конец произнес:
— Ну а теперь можешь идти. Прощай!
Красл оказался с Ганкой на улице. Тот повел его на безлюдную площадь перед костелом, где и поведал ему тайну Павлаты.
— Кто убил его, я не знаю. Во всяком случае, не я. И поверь мне, я сначала не знал, что ношу Альбине отравленную еду. Чувствовал, что-то не так, но пришлось подчиниться. Понимаешь, им известно, что я был анархистом. Откажись я — пришлось бы сесть на несколько лет! У них есть документ, что я участвовал в покушении на наместника в Праге. Тогда мне было всего восемнадцать лет. Вот почему я побоялся спросить, почему это бульон для Альбинки имеет такой странный привкус. Из-за этой старой истории я вынужден предавать товарищей. Ведь за покушение можно и на виселицу угодить.
— Ты хотел рассказать о Павлате.
— Вот именно. — Ганка, оглянувшись, затащил Красла в костел. После заутрени в храме никого не было. Церковный сторож гасил на алтаре свечи. Ганка зашептал, как на исповеди.
— Павлата тоже работал на Риссига.
— Не может быть!
— Вместе с вдовой Бреттшнайдер он скупал по деревням всякие домашние изделия, а потом доносил Риссигу, что где слышал. Доносы фабрикант оплачивал получше, чем товары. Он прямо-таки полюбил Павлату. Нас, осведомителей, в замок никогда не пускали, и с бароном мы сами не говорили, только через директора. А Павлату приглашали, допускали на тайные совещания. И так было до июня прошлого года. А потом вдруг — нате вам! — выходит приказ следить за Павлатой! Такая вдруг перемена! Причем, имей в виду, на рабочих сходках Павлата выступал и деньги доктору Х. в Прагу посылал с ведома Риссига.
— А ты не ошибаешься?
— Ничуть! Хозяева считали, что «Ульи» доктора могут успокоить рабочих. А Павлате они могли спасти лавку. Когда в июне произошла эта петрушка с Павлатой, мне сразу пришло в голову — может, Павлата завладел какими-то важными для Риссига документами. Ведь Риссиг сам когда-то выкрал в Англии образцы сатиновой и тибетской ткани, которые потом начал вырабатывать сам и тем разорил своих конкурентов. Я и подумал, что Павлата украл у Риссига какие-нибудь образцы. Но после того расстрела в марте директор вызвал меня и повел речь совсем о другом. — Ганка заговорил еще тише. — Велел мне выпытать у Альбинки, куда ее отец спрятал Золотого Будду.
— Кого? — от неожиданности Красл почти вскрикнул. Сторож неодобрительно взглянул в их сторону.
— Золотого Будду, — беззвучно повторил Ганка, быстро перекрестился и вывел Красла из костела.
— Но что это? Что это может быть? — спросил Красл в полном недоумении.
— Я бы тоже хотел знать. Уж сколько раз спрашивал у Альбинки, сколько раз обшаривал и лавку, и комнату, когда она спала, нигде и помина нет ни о каком Будде из золота! Мне кажется, сам директор тоже точно не знает, что это такое — то ли золотая статуэтка, то ли что другое: золотой самородок, сберкнижка под таким девизом. Одно ясно — из-за этого Будды Риссиг потерял покой. Если бы лавочник спер у него статуэтку, он послал бы к нему полицейских, и дело с концом! Значит, Золотой Будда — образец новой ткани, девиз, в общем, что-то уж очень секретное, раз барон боится гласности. Вот и выходит, если бы не ты, Альбина мирно скончалась бы от тоски по отцу, а барон завладел бы лавкой и велел бы перепахать каждый метр, разобрать дом по кирпичику, пока не нашел бы чего ищет.
— Значит, ты решил, что я тоже приехал из-за Золотого Будды?
— Ну да! Могилы родителей, памятник только для отвода глаз. Ты и сам ни о чем не догадывался, но я-то знаю, что доктор что-то разнюхал. Иначе зачем посылать простого учителя в такую даль?.. Нынче на памятники деньги не больно-то тратят…
Красл сразу поверил Ганке. Все стало на место: телеграмма, странный прием у доктора Х., черная лестница, выдумка о больнице. И ведь врач, вдруг сообразил Красл с ужасом, написавший фальшивую справку о болезни, так же спокойно мог бы засвидетельствовать и его смерть.
— Но Альбина ничего не знала?
— Не знала или не захотела сказать. Теперь она в замке, может, вспомнит. А ты бы мог испортить им игру: скажи, что хочешь отвезти Альбинку к доктору Х., дескать, он сам решил о ней позаботиться. Увидишь, как они вскинутся! Альбину они из рук не выпустят!