— Вы пришли сюда из-за Золотого Будды, — уверенно сказал Красл.
— Откуда вы знаете? — поздняя посетительница от неожиданности вскочила со стула, да так резко, что уронила повязку. — Где он?
— Это мы и сами бы хотели узнать… — сказала Альбина, испортив всю игру. Красл помрачнел.
— Мы знаем все. Но Золотой Будда уже у Риссига. Я видел статуэтку собственными глазами… — Красл следил за малейшими движениями вдовы.
— Так и я сперва думала, — возразила спокойно женщина. — Только, оказывается, никакой статуэтки Винценц не брал! Что он, совсем тронутый — брать всем известную вещь, которую нигде не продашь…
— Вы не знаете, что Павлата украл Будду вместе с Ганкой, а потом вынужден был ее вернуть… — Красл опять был сбит с толку.
— Кто вам сказал эту глупость? — Бреттшнайдер встала и уверенно направилась в угол, подошла к весам, сдвинула мешок с горохом и из ниши в стене достала бутылку водки. Одним движением она откупорила ее и хлебнула прямо из горлышка. А вчера вечером трое сыщиков полагали, что обшарили в этой комнате каждый уголок.
— Как вы узнали, что здесь есть бутылка?
— Я довольно часто бывала здесь. Пожалуйста, детка, убеди в этом пана полицейского, пока он опять не стукнул меня чем-нибудь… Или, может, выпьете со мной? — протянула она бутылку Краслу.
— Никогда! — Красл почти кричал. — Терпеть не могу водки!
— А я люблю, — сказала вдова. — Особенно когда надо взбодриться. Садитесь-ка сюда и послушайте меня, вы, оба! — прикрикнула она. — И перестаньте считать Винценца круглым идиотом! Красть эту китайскую дребедень — вот уж нет!
— Но мне сам Риссиг сказал…
— Тогда другое дело! — усмехнулась Бреттшнайдер. — Ведь Риссиг никогда не лжет! Как можно! Он и разбогател потому, что всегда говорил только правду. Вот теперь я вам верю, что вы не из полиции, любезнейший пан! Для этого вы слишком доверчивы.
— Пан Красл очень хороший и добрый… — вступилась за Красла Альбина, — вот я расскажу, как…
— Потом! Сейчас надо найти Будду, или мы потеряем десять тысяч золотых!
— Десять тысяч? А кто их предлагает? — Красл был ошеломлен.
— Какой-то иностранец. Позавчера ко мне приезжал в карете. Назвался Вальтером и говорил с каким-то акцентом…
Красл сказал, что они вчера искали везде, где только можно. Бреттшнайдер устало поднялась со стула, сдвинув доски в полу, показала, что под ней тайник, потом подошла к дверному косяку, нажала на что-то, и открылся еще один. В нем было десять золотых. Пять она протянула Альбине, пять сунула себе за пазуху, пояснив:
— Мы все делили с твоим отцом пополам, детка. Но про этого Будду он мне ничего не сказал. Что это такое, одному богу известно! Завтра в полдень я должна доставить Будду на Танвальдский перекресток и отдать пану Вальтеру. Если мы найдем его, поделим награду. Но только с тебя штраф за телесные повреждения, пан сыщик! — впервые она улыбнулась учителю. Ему тоже начинала нравиться эта решительная особа.
— Ради бога, простите, что я ударил вас! Я думал, там ходит убийца.
Он заметил, кстати, что у вдовы темные волосы.
— Какой еще убийца? — Она ничего не знала о потрясающих открытиях учителя. Надо было рассказать ей все с самого начала.
— Я хорошо знала Винценца, — сказала она, когда Красл закончил. — Уже много лет. Он такое мог придумать, что куда там Риссигу! Денег нам не хватало, а то бы мы пустили пана барона по миру. Видно, был у Винценца какой-то план, о котором он даже мне ничего не сказал. А Ганке он тем более ничего не говорил, я уверена. К Риссигу ходил, это верно. Фабрикант к его советам прислушивался. Вот тогда Винценц, видимо, что-то у него и забрал…
— Что же именно?
— Золотого Будду! — сказала Альбинка.
— Слушайте! — Вдова стала очень серьезной. — Как раз перед стачкой и этой стрельбой ко мне два раза приезжала графиня Эренберг.
— Кто? — Учитель в ужасе почувствовал, что в числе подозреваемых появляется новое лицо.
— Графиня Эренберг! Когда-то их семье принадлежало здесь буквально все. Они сами хотели делать текстиль, но плохо разбирались в коммерции: через пару лет разорились в пух и прах! И тогда их лопнувшую фабрику приобрел пан Риссиг. Она работала на воде как мельница. Про паровые машины тогда слыхом не слыхали… Ну а перед стачкой, значит, Эренберг сказала мне, будто Павлата должен передать ей какие-то записи. Я гляжу на нее как дура — с каких это пор Винценц торгует записями… Но она сказала, что твой отец, Альбинка, знает, о чем речь. Это, мол, толстая книга, переплетенная в кожу. И она, мол, за эти записи даст нам сколько мы захотим. А поскольку они разорены, говорит, готовы отдать лес или заложенное имение. Ну, рассказала я обо всем Винценцу, но он только посмеялся и сказал, что нет у него никаких записей! Ты, говорит, знаешь, что я все в голове держу. Это правда, он любую цену знал, каждый долг помнил, в голове у него было цифр, что в учебнике арифметики! На второй раз Эренбергша грозилась, что нам будет плохо, если мы не продадим ей книгу записей. Но потом началась стачка, и все забылось. И Винценца… — голос вдовы прервался — она впервые выдала свое горе.