При захоронениях (в отличие от сушеней) гроб для покойников из досок или бревен не изготовлялся. И вообще могильная яма рылась лишь в том случае, если кто-то умирал весной или летом. Покойника опускали на дно могильной ямы, ставили перед ним погребальную пищу, совершали жертвоприношения, а затем засыпали его землей. Как уже указывалось ранее, вместе с умершим мужчиной хоронили его убитого коня. У мохэ отсутствовали специальные инструменты для сбрасывания земли в могилу. По завершении обряда над местом погребения сооружалась деревянная "хижина" для того, как поясняется в "Вэй шу", чтобы могилу не мочил дождь. На самом деле, судя по этнографическим данным, с постройкой домика над погребенным связывались значительно более сложные религиозные представления мохэ, которые, однако, остались неизвестными.
Иным выглядел погребальный обряд, если смерть наступала осенью или зимой. Мохэ, согласно утверждению "Вэй шу", использовали трупы в качестве приманки для ловли соболей. Соболи подбирались к умершим и часто попадались в ловушки. Отсюда отнюдь не должен следовать вывод, что мохэ специально использовали трупы в качестве приманки. Просто осенний и зимний погребальный обряд, по-видимому, не предусматривал (по каким-то причинам) захоронения в земле и осуществлялся на открытом воздухе. Размещение же силков для соболей вокруг умерших представляет собой побочное действие.
Новые сведения касаются также военного снаряжения мохэ. Воины их, сильные, отважные, умелые и отчаянно храбрце, славились на Дальнем Востоке. Их луки и стрелы, не знавшие промаха, по-прежнему приводили в ужас соседей, которых они непрерывно тревожили набегами. В "Тан шу" специально отмечалось большое мастерство, с которым мохэ сражались в пешем строю. Но еще более прославила себя в битвах конница мохэ с её искусством ведения боя в конном строю. Недаром армию танского Китая при борьбе за Ляодун возглавляли и привели к успеху, главным образом, полководцы из племенных вождей мохэ[46]. Длина лука — главного оружия войны и охоты — по сравнению с сушеньскими уменьшилась и не превышала одного метра. Длина стрелы вместе с наконечником составляла около 40 см. Однако уменьшение лука не привело к ослаблению его убойной силы. Дело в том, что, как отмечено в хрониках, луки мохэ украшались роговыми пластинками. Но они, конечно же, не служили украшением, а предназначались для увеличения упругости и, следовательно, мощи оружия. Таким образом, мохэ владели луками усиленного типа, и потому уменьшение их размеров ради удобства использования (в особенности, в седле) представляется самым логичным объяснением конструктивных новшеств. Вместе с тем, мохэ, следуя традициям сушеней, не отказались от использования яда, которым смазывались наконечники стрел. В "Бэй ши" сохранилось описание некоторых подробностей, связанных с приготовлением яда. Оказывается, его-варили в строго олределенное время года — в седьмом и восьмом месяце лунного календаря. Чтобы представить реально исключительную силу яда, достаточно сказать, что при неосторожности тех, кто занимался приготовлением его, пары, поднимающиеся над посудиной, могли умертвить человека. Согласно "Бэй ши", яд использовали для обработки стрел, которые применялись при охоте на птиц и зверей.
В свете отмеченных ранее изменений в жизни потомков сушеней — мохэ, можно предполагать также значительные сдвиги в социальном плане и в общественной структуре, в частности, разрушение первобытнообщинных коллективов, более резкое проявление имущественной дифференциации членов рода, усиление роли "аристократической" верхушки родо-племенных объединений и их вождей. Однако сведения в источниках, касающиеся такой кардинально важной проблемы, предельно скупы или восстанавливаются путем логических заключений. Можно лишь отметить, что у мохэ были как богатые, так и бедные семьи. Отдельные племена продолжали сохранять независимость друг от друга. "Правитель", то есть племенной вождь мохэ, как и у сушеней, назывался Великий Мофо Маньду. Власть вождя по-прежнему передавалась от отца к сыну, что свидетельствует о господстве патриархально-родового строя. Вождь безраздельно господствовал над соплеменниками, и во владении у него находилось довольно значительное количество рабов. Рабство, по-видимому, носило патриархальный характер. Таким образом, налицо замедленность, эволюции общества (по сравнению с соседями. Когурё и даже воцзюй). Бурные события политической истории мохэ IV — VII вв., как она раскрывается во взаимоотношениях с тюрками, киданями, Когурё и Китаем эпох вэй, сун и тан, во всем блеске показывают, насколько стремительными темпами нарастала значимость тунгусо-маньчурских племен в определении судеб народов Дальнего Востока. Их видная роль в решающие моменты важнейших событий в значительной мере отражали социально-экономические сдвиги в родо-племенном обществе мохэ. Процесс консолидации разрозненных и разобщенных ранее племен бассейна рек Сунгари и Амур, начало которого восходит к раннему средневековью, поставил на очередь дня решение сложных проблем крупной политики, прежде всего, отстаивание национальной независимости и самостоятельности перед угрозой соседей, главным образом, суйского, а затем танского Китая. Страницы политической истории мохэ, насколько их удается восстановить в связи с событиями в Когурё, вызывают исключительный интерес и заслуживают самого пристального внимания.
Политической линии мохэ не откажешь в последовательности. В сложной обстановке взаимной борьбы государств и племенных объединений "восточных иноземцев" они в отношениях с Китаем становились то врагами, то снова превращались в союзников, а затем опять во врагов (Когурё, Пякчэ, Силла, кидани, тюрки). Только мохэ большей частью не знали колебаний. Они сохраняли союзническую верность своему соседу на юге — Когурё — в его борьбе с Суй и Тан. По той же причине они затем помогали Пякчэ и Силла.
Победа Гаоцзуна над Когурё не привела, да и не могла привести, к прямой аннексии Тан южных районов Дальнего Востока, поскольку Китай в тот период не обладал, по-видимому, достаточным для решения такой задачи военным и экономическим могуществом. Стоило начаться в Поднебесной очередному взрыву "потрясений" и "смут", в особенности усилившихся в годы правления императоратриц Уши и Вэйши, как результаты похода Гаоцзуна на север оказались сведенными на нет. На территории, занятой племенами сунмо мохэ, куда, спасаясь от войск Гаоцзуна, бежало большое количество когурёсцев, стали подниматься города, окруженные крепостными стенами. На развалинах Когурё вскоре возникло могущественнейшее на Дальнем Востоке государство Бохай — страна высокой культуры и просвещения, известная далеко за ее пределами. Основателем Бохая стал вождь сунмо мохэ Цицик Чжунсян, который после разгрома Когурё сразу же расширил свои владения и занял район хребта Моушань. Новые территориальные приобретения сунмо мохэ последовали в 696 г., когда одновременно с нападением киданей на Северный Китай Цицик Чжунсян форсировал с армией р. Ляошуй и захватил северо-восточную часть хребта Чанбошань. Танскому Китаю не оставалось ничего другого, как признать факт свершившимся. Внук Цицик Чжунсяна — Уачжи Да Туюй — принял титул императора. Китай не признал такое событие законным, но сделать что-либо реальное и вмешаться в ход событий на Дальнем Востоке оказался полностью бессильным. 228 лет процветало государство Бохай — достойный наследник культуры и могущества Когурё, а также племенного союза сунгарийских мохэ.