— Это мы еще подвергнем спектральному анализу. Ну, что он разболтал? Какие силы против нас? Какие идут передвижения?
Но, не ожидая ответа, он поворачивается к Родионову:
— А почему вы так задержались? — И тотчас, не дав Родионову ответить, кричит: — Власов! Три обеда! Быстро!
Отчетливо видно, как стремительно живет Белобородов в эти минуты. Мыслям тесно, они вырываются наперегонки.
— Почему три? — спрашивает Бронников.
— Два для Родионыча. Он любитель.
На крупных губах и круглых щеках Родионова появляется довольная улыбка, он неторопливо снимает теплую шапку и подшлемник, лезет в карман за платком, чтобы обтереть лысину.
— Почему опоздал, Родионыч? — третий раз спрашивает Белобородов.
— Минные поля, товарищ генерал, ставит вдоль дороги по лесу. Хотелось высмотреть, пока светло… А как стало не видать — ушли…
— Минные поля? Значит, уходят, уходят, подлецы!..
— А пленный, — произносит Бронников, — дал другие показания. Говорит, приказано в Рождествене и в Снигирях держаться. И подкрепления туда недавно дали.
— Врет! Не верю! По всему вижу — сматываются!
— Это точно, товарищ генерал, сматываются! — подтверждает Родионов.
Перед ним тарелка щей, он пробует и негромко бурчит:
— Холодноваты…
— Подогреть! — командует Белобородов. — Какие у тебя данные, что они уходят?
— Вывозят на машинах грузы… Вывозят связь, саперное имущество, боеприпасы, продовольствие… Две машины были с барахлом — должно быть, офицерским… Чемоданы, саквояжи, сундуки нашенские — грабленые… Мины ставит, деревни жжет — все тут одно к одному!
— А может, и не врет… — задумчиво говорит Белобородов. — Может быть, вторые эшелоны он оттягивает, а первому приказано держаться.
— Да, скорее всего так, — соглашается Бронников.
— Расскажи-ка подробнее про этого прохвоста, который вам попался.
— Тип действительно прожженный… — говорит Бронников.
Вот что рассказал комиссар о пленном.
Его встретили в лесу. Он шел меж деревьев по опушке, неподалеку от шоссе. «Стой!» Сразу поднял руки. Он оказался мотоциклистом батальона связи, унтер-офицером, крестоносцем. На нем было три шинели (как выяснилось, добавочные шинели он снял с убитых) и сверху прорезиненный плащ. На голове — пилотка. Вооружение — наш советский пулемет-пистолет Дегтярева. («Они это хватают, — с довольной улыбкой сказал Белобородов. — Штучка получше, чем их автоматы».) Через плечо — полевая сумка с документами. Здоровый, гладкий, из отборной части. И, конечно, вшивый.
На допросе показал: служит в армии пять лет, нацист, член партии, участник походов в Польшу, Норвегию, Голландию, Бельгию. Перед вторжением в Россию находился в частях морского десанта, предназначенного для высадки в Англии. Побывал в Минске, в Витебске, в Смоленске, под Ленинградом, был переброшен на московский фронт, провел здесь полтора месяца и решил, что пора спасать шкуру. Заявил, что его послали на мотоциклете в Снигири для связи, он бросил машину на шоссе и пошел к русским — сдаваться. Под Москвой ему стало ясно, что дело Гитлера проиграно, а он не желает погибать под развалинами гитлеровского государства. Пленный, однако, прибавил, что, по его мнению, силой оружия разбить гитлеровскую армию нельзя, но ее можно разложить пропагандой. Предложил свои услуги…
Белобородов брезгливо поморщился.
— Успел переметнуться, — сказал он, — а то показали бы ему — можно или нельзя разбить эту шпану силой оружия? Покажем, друзья, а? — И он громко говорит, давая выход клокочущему темпераменту: — Сегодня же! — Потом быстро спрашивает Бронникова: — А самое главное выяснил? Какие перед нами силы? Какие замыслы противника?
— Да. Все та же дивизия СС «Империя», 252-я пехотная дивизия и танковая бригада численностью в 30–40 машин. Передвижения таковы — грузы и тяжелое вооружение оттягивают за реку Истру, а пехоте приказано удерживать линию Снигири — Рождествено.
— Сколько у них сил в Трухоловке?
— Говорит, что там стоял полк «Фюрер», но среди дня был брошен в Рождествено и в Снигири. Сейчас там вряд ли есть что-нибудь солидное.
— Точно, товарищ комиссар, — подтверждает Родионов, — из Трухоловки они подбросили 46 машин с пехотой… Мои люди подсчитали.
— А кто мне поручится, — спрашивает Белобородов, потрясая обоими стиснутыми кулаками, — кто мне поручится, что они не получили приказ отойти с наступлением темноты? Эх, упустим, Бронников, упустим! Бегом надо действовать — минута дорога! — И, обращаясь к командирам, он резко говорит: — Слушать, товарищи, задачу!
Он подходит к столу, на котором лежит оперативная карта, заранее развернутая Витевским, и склоняется над ней, опершись сильными руками на край стола. Его сосредоточенное лицо хорошо освещено. Неожиданно он усмехается и произносит:
— Любопытнейшее положение! Никакой формулы не подгонишь!
Он оглядывается, командиры встали и придвинулись к столу, только Родионов спокойно попивает чай.
— Родионыч, ближе! — командует Белобородов. — Твой бенефис сегодня. Так вот, товарищи…
И он излагает обстановку.
Командиры первого и второго полков «проворонили», как он выражается, операцию. Вместо того чтобы совершить обходное движение, как было им приказано, они полезли в лоб, нарвались на сильное сопротивление, ввязались в драку и были на весь день задержаны. На левом крыле, где действует бригада полковника Засмолина, тоже не удалось продвинуться. Противник, сосредоточенный в Рождествене, сумел обмануть разведку, скрыв свои довольно значительные силы и основательно подготовленную оборону. Подпустив на близкое расстояние наступающий полк, отдельные подразделения которого сумели ворваться на окраины села, противник открыл неожиданный и сильный огонь, ввел в дело танки и термитные снаряды. Батальоны, еще не обстрелянные, первый раз пошедшие сегодня в бой, не выдержали и покатились из Рождествена на исходные позиции, причем часть рассеялась в лесу. Затем противнику удалось создать угрозу обхода и оттеснить этот полк еще дальше, прижав его к поселку Дедовский. Однако в Рождествене закрепились и держатся отважные люди — небольшая группа пулеметчиков. К ним пробирается подмога. Другой полк бригады начал удачно, заняв высоту «216», совхоз, пересек дорогу и приблизился к деревне Жевнево, разрезав таким образом линию Снигири — Рождествено и выйдя во фланг и в тыл обороны противника. Однако после неудачи в Рождествене, после того как началась близкая и сильная стрельба в тылу, нервы командира сдали, и он, даже не испытав серьезного давления, отвел полк назад. Теперь он вновь несколько продвинулся и держит под огнем дорогу Снигири — Рождествено. Однако другая дорога, ведущая из Рождествена к Волоколамскому шоссе, дорога и на Трухоловку, остается свободной для отхода немцев. Таковы итоги дня.
— Небогато! — определяет Белобородов.
Еще минуту он молча смотрит на карту, потом круто поворачивается к обступившим его командирам.
— Что все это значит?! — восклицает он. — Какой вывод из этого извлечь? Где искать решения?
Он обводит взглядом присутствующих, но все молчат.
— Замысел был плох? — громко вопрошает он и опять оглядывает всех. И опять все ждут, что скажет генерал. — Нет, друзья, замысел был неплох — окружить и уничтожить всю эту группировку! (Белобородов сопровождает эти слова энергичным жестом.) Но исполнение подгуляло… Да и противник не из слабеньких… Однако есть ли у нас основания отказываться от этого замысла, скомандовать «стоп!». Таких оснований я не вижу. Силы есть, погода подходящая, голова на плечах есть. Но надо объегорить врага: надо создать у него впечатление, что у нас голова не для того, чтобы думать, а для того, чтобы стену прошибать. Два приятеля, которые тут стоят, приложили к этому достаточно стараний. Надо создать впечатление, что мы по-прежнему лезем на рожон. Докучаеву и Коновалову приказ: возобновить огонь по школе и кирпичному заводу, пустить на полный ход все винтовки, пулеметы, минометы, демонстрировать продвижение. Чтобы у вас там все трещало! И посильней, чем утром. Погорелову бить туда же артиллерией! Долбить и долбить по Снигирям! Понятно?