— Так зачем я вам понадобился? — переспросил Спедино, усевшись на стул в понедельник утром.
— Доводилось отбывать срок, Спедино? — решил проверить его Карелла.
— Если вы меня искали, значит, уже видели мое досье и прекрасно знаете, что я делал и чего не делал, верно? — улыбнулся Спедино своей акульей улыбкой, обнажив мелкие острые зубы.
— Предположим, что не видели и ничего о тебе не знаем. Расскажи-ка лучше сам.
— Я засыпался дважды, — сказал Спедино, и улыбка исчезла с его лица, сделав взгляд еще более напряженным. — В 1930 году подделал кое-какие бумаги и отсидел пять лет — весь срок — в Каслвью.
— Впервые нарушив закон? — спросил Карелла.
— Да.
— И отсидел весь срок?
— Да. Мне в ту пору было всего восемнадцать, норовом я был горяч, поэтому освобождения условно, честно говоря, не заслужил.
— Значит, тебя выпустили в 1935 году, верно?
— Да. А в 1936-м я снова сидел, только уже не в Каслвью.
— Где и за что?
— Шесть месяцев на Уокер Айленде за подстрекательство к преступлению.
— И кого же ты подстрекал?
— Я пытался убедить одного малого из банка изготовить на мое имя несколько чеков.
— И каким манером ты его пытался убедить?
— Сказал, что порежу, если он этого не сделает.
— И чем это кончилось?
— Он пошел в полицию, — пожал плечами Спедино. — Чеков я так и не получил, зато заработал шесть месяцев на Уокере.
— А с тех пор? — спросил Хейз.
— Чист, как снег.
— А кто играл на деньги в подвале у Лассера? Выражение лица у Спедино не изменилось ни на йоту.
— Какие игры? — спросил он. — И кто такой Лассер?
— Джордж Лассер.
— Первый раз слышу.
— Пятая Южная, 4111.
— А где это?
— Мы знаем, что ты там бывал, Спедино.
— Когда шла игра? — спросил Спедино.
— А что? Решил рассказать все как на духу?
— Нет. Просто думаю, может, вы меня с кем-то спутали. Поэтому и спросил, когда играли.
— Спедино, — медленно сказал Карелла, — ты — мешок дерьма.
— Может, и так, — не стал возражать Спедино, улыбнувшись своей хищной улыбкой, — но я и вправду ни в чем не замешан с тех пор, как вышел из тюрьмы, и надеюсь никогда больше туда не возвращаться.
— Хочешь сказать, надеешься, что тебя никогда больше не поймают, а, Спедино?
— Нет, сэр, я хочу сказать, что больше ни в каких противоправных действиях я не участвую.
— Начиная с 1936 года, так?
— Да, сэр, с ноября 1936 года, так будет вернее.
— А когда ты познакомился с Лассером? Приблизительно в ту пору?
— Не знаю я никакого Лассера, — упорствовал Спедино. Его речь, равно как и поведение, резко изменились, как только Карелла упомянул об игре в кости. Он старательно выговаривал каждое слово на манер преподавателя ораторского искусства, чем еще больше стал похож на мелкого мошенника, который один раз сел за попытку подделать чеки, а второй — за угрозу применить насилие в ответ на отказ оказать ему помощь на выбранной им стезе, заключавшейся снова в подделке документов. И в то же время сидел он на стуле прямо и пытался держаться с достоинством, но тем не менее напоминал выбравшуюся каким-то образом из вод морских акулу в темно-синем костюме с серым галстуком и серой шляпой, что лежала у него на коленях.
— Лассер — это тот, кто позволил вам играть в кости в своем подвале, — объяснил Карелла. — Тебе и твоему приятелю Зигги Реру, игравшим постоянно. Кстати, кто он такой, Спедино? У нас за ним ничего не числится.
— Первый раз в жизни о нем слышу, — сказал Спедино.
— Спедино, меня ты слышишь? — спросил Карелла.
— Слышу.
— Спедино, мы имеем дело с убийством.
— Что значит "с убийством"?
— Речь идет не об игре и даже не о подделке чеков. Речь идет о человеке, которого зарубили топором.