— Честное скаутское, — заверил Сэведж.
— У нас не любят, когда какой-то полицейский пытается привлечь к себе вни…
— Ни слова из того, что вы скажете, не будет опубликовано, — сказал Сэведж. — Можете мне верить. — Что вы хотите знать?
— Мы знаем, как он убивает и при каких обстоятельствах, — сказал Сэведж. — Но по каким мотивам?
— Каждый полицейский в городе хотел бы найти ответ на этот вопрос, — сказал Карелла.
— Может быть, сумасшедший?
— Может быть.
— Но вы так не думаете?
— Нет. Некоторые из нас верят в это. Я — нет.
— Почему?
— Просто так.
— Но у вас есть причины?
— Нет, это просто чувство. Когда в течение некоторого времени работаешь над делом, начинают появляться какие-то предчувствия. Мне просто не верится, что это дело рук маньяка.
— А как вам кажется, кто это?
— У меня есть кое-какие мысли.
— Например?
— Пока, пожалуй, лучше не говорить.
— Да ну, Стив, скажите.
— Работа полиции такая же, как любая другая, только полиция имеет дело с преступлениями. Если, скажем, вы занимаетесь импортом или экспортом, одни предчувствия сбываются, другие нет. Когда есть какое-то подозрение, не будешь заключать договор на миллион долларов, пока все не проверишь.
— Значит, у вас есть подозрение, которые вы хотели бы проверить?
— Не подозрение, а так, соображение.
— Какое соображение?
— Насчет мотива.
— Что — насчет мотива?
Карелла улыбнулся:
— Ну и упорный ты парень.
— Я хороший репортер. Я уже говорил вам.
— Ладно, рассмотрим дело под таким углом: эти люди — полицейские, трое полицейских убиты один за другим. Какое заключение можно сделать автоматически?
— Кто-то не любит полицейских.
— Верно. Человек, ненавидящий полицейских.
— И что же?
— Снимите с них форму. Что получится?
— Что они были не в форме. Никто из них не был полисменом.
— Знаю. Я говорил в переносном смысле. Я хотел сказать: сделайте их обычными гражданами. Не полицейскими. Что мы тогда получим? Конечно, не истребителя полицейских. — Но они были полицейскими.
— Прежде всего они были люди. А то, что они были полицейскими, — вторично. Это могло быть совпадением.
— То есть вам кажется, что факт их работы в полиции не имеет отношения к причине, по которой их убили?
— Возможно. Вот в чем я хотел бы разобраться.
— Не уверен, что понимаю вас.
— Дело вот в чем, — сказал Карелла. — Мы хорошо знали этих сотрудников, мы каждый день работали с ними. Но мы не все знали о них как о людях. Их могли убить по какой-то личной причине, а не потому, что они полицейские.
— Интересно, — сказал Сэведж.
— Это значит, что нужно понять как следует их личную жизнь. Это может быть не совсем приятно, потому что убийство имеет странную особенность — при его расследовании обнаруживается масса скрытой грязи.
— То есть вы полагаете… — Сэведж помолчал. — Например, у Риардона была любовница, Фостер играл на бегах, а Буш принимал деньги от рэкетира, — что-то в этом роде?
— Можно привести и такой пример.
— И каким-то образом их действия связывали их с одним лицом, которое по разным причинам желало их смерти. Вы это хотели сказать?
— Это слишком усложнено, — ответил Карелла. — Я не уверен, что эти случаи имеют такую сложную связь.
— Но мы точно знаем, что всех трех полицейских убил один и тот же человек.
— Да, это точно известно.
— Значит, убийства связаны между собой.
— Конечно. Но может быть… — Карелла пожал плечами. — Трудно обсуждать это с вами, когда я не имею ясного представления… Это просто ощущение, вот и все. Ощущение, что дело не в их принадлежности к полиции, что собака зарыта глубже.
— Понятно, — вздохнул Сэведж. — Ну что ж, можете утешать себя тем, что у каждого полицейского в городе наверняка есть свое мнение по поводу того, как разгадать эту загадку.
Карелла кивнул, не вполне понимая Сэведжа, но не желая продолжать разговор. Он посмотрел на часы.
— Мне скоро надо идти, — сказал он. — У меня свидание.
— С вашей девушкой?
— Да.
— Как ее зовут?
— Тедди. То есть полностью Теодора.
— А дальше?
— Теодора Фрэнклин.
— Звучит красиво, — одобрил Сэведж. — Это серьезно?
— Серьезнее быть не может.
— Эти ваши мысли, — сказал Сэведж. — Предчувствия насчет мотива преступления. Вы их обсуждали с вышестоящими?
— Нет, конечно. Не будешь же обсуждать каждую мелочь, которая приходит в голову. Сначала ее надо обдумать, а уж если окажется, что это нечто ценное, тогда и говорить.