Иван Васильевич представил себе, как играет молодежь, и рассеяно взял золотообрезный листок:
Для кого расцвела? Для чего развилась?
Для кого это небо, - лазурь ее глаз,
Эта роскошь - волнистые кудри до плеч,
Эта музыка, - уст ее тихая речь?..
Он попробовал представить себе такой Марью Игнатьевну, вздохнул и посмотрел на часы. Вспомнил о газете, прочел приказ Верховного Главнокомандующего и оперативную сводку. "Мемель взят, слава Богу", радостно подумал он. Войска маршала Жукова находились в 130 километрах от Берлина. Американские бомбовозы сбросили 2500 тонн бомб на германские города. - "Так им проклятым и надо". Со времени гибели сына особенно ненавидел немцев. Просмотрел другие заголовки: "Новый успех машиниста Дмитрия Коробкова...", "Торжественная клятва сталинградских тракторозаводцев...", "Легкомысленное отношение к отгонному животноводст-ву...". Иван Васильевич опять вздохнул, отложил газету, взял вертел и стал жарить мясо.
Солнце уже садилось. По дороге проходили люди, неприятные и страшные тем, что всем им наверное оставалось жить более двух месяцев. "Говорят, не все ли равно: немного раньше, немно-го позже. А ради этой разницы между "немного раньше" и "немного позже" делается три четверти того, что делается в мире... Обо мне даже и объявления не будет. Марья Игнатьевна узнает дня через четыре... От кого она может узнать?" - рассеянно думал Иван Васильевич, глядя в сторону моря. Воронцовский дворец горел красным пламенем.
"Господи, как хорошо! Во сне не выдумаешь этих садов, этих красок, этого волшебства... Там то они голубчики будут решать нашу судьбу, мою судьбу. Съехались освободители, ну, решайте, решайте... Впрочем, что-ж, они и в самом деле освобождают... Но с выбором, с разбором", - подумал он злобно. На него иногда находили припадки злобы и даже бешенства, как будто нахо-дили без видимой причины, но входило сюда все: и его жизнь, казавшаяся ему загубленной, и его заношенное белье, и отсутствие "Русских Ведомостей", и то, что он повесил портрет Сталина, и то, что он принимал и угощал такого человека, как Пистолет, и многое другое. В эти минуты он забывал о достижениях советского строя, которые признавал и ценил не только в разговорах с Марьей Игнатьевной, и с ненавистью думал об иностранцах, особенно об иностранных правите-лях. "Все, все они лицемеры и обманщики". "Жир терял, дурак, гаспадын таварищ!" - благодушно закричал с дороги старый татарин и дружелюбно помахал ему рукой.
4
- У вашего сиятельства в сакле всегда немного пахнет прокисшим молоком. Вот, что значит готовить у себя дома овечий сыр, - сказала Марья Игнатьевна. - Я говорила и повторяю, что вам, с вашими запросами и способностями, надо жить в Николаеве.
У нее и теперь был такой вид, как будто она сейчас сделает что-то очень важное и приятное. Войдя в саклю, она критически осмотрела стол, чуть поморщилась, потребовала полотенце и тотчас принялась за работу: перетерла тарелки и чашки, отогнула ключем крышку жестянки с американскими консервами, налила себе водки (Иван Васильевич утаил от Пистолета крошечную бутылку). Ела она с аппетитом и всегда все хвалила, так что на нее было особенно приятно стряпать.
- Я нынче пить не буду.
- Что так, ваше сиятельство! Или нездоровы?
- А что? Исхудал?
- Немного как будто похудели. И отлично, что вы не пьете. По моему, вы в последнее время злоупотребляли. Ну так я выпью без вас... Отличная водка, - говорила она, намазывая лепешку консервами. - Но прежде всего, приятная новость. Вот в чем дело, ваше сиятельство. В Ялте скоро состоится важная международная конференция. Для вас есть работа.
- По дипломатической части? - слабо пошутил он.
- Нет, по истреблению клопов. Во дворце Николая Романова в Ливадии. В этом дворце, как вы знаете, долго был крестьянский санитарий и теперь нужна дезинсекция. Приезжают люди из Москвы, но наши вас рекомендовали как выдающегося местного спеца. Ваша помощь признана необходимой, это хорошо оплачивается, а я догадываюсь, что вам деньжата пригодятся. Во дворце остановится президент Рузвельт...
Она уже все знала: кто приезжает, где кто будет жить. Нашлась работа и для нее: ее включили в комиссию по приведению в порядок Воронцовского дворца. Иван Васильевич был и разочарован новостью, и тронут: понимал, что рекомендовали его не "наши", а она. Он грустно смотрел на нее и думал, что еще в среду мечтал о женитьбе на ней, хотя, вероятно, без всякого права. В старых романах Иван Васильевич читал о хороших и плохих партиях. Теперь слова "партия" в таком смысле никто из молодых верно не понял бы, но понятие, выражавшееся этим словом, осталось, изменились только его признаки. Михайлова, активистка и завженотделом, была прекрасная партия; Марья Игнатьевна, получавшая немалое жалованье, имевшая комнату с собственной кухней и с проточной водой, была хорошая партия; сам он, конечно, был никакая партия. К тому же, в последние годы ему лишь редко приходило в голову, что он еще может нравиться женщи-нам. В одну из таких редких минут была куплена у букиниста книга профессора Патрика.
- ...Я сегодня в первый раз по-настоящему осматривала Воронцовский дворец, - говорила она, наливая себе вторую рюмку. - Да-с, сладко жили эти ваши крепостники. У княгини, видите ли, была гардеробная, ну, я вам скажу! Для библиотеки было чуть не целое здание, хотя никто из них, ясно, книг не читал. Картины графье продало, но остались фамильные портреты, мы сегодня совещались, снять их или нет. Решили оставить: под ними выцвели шпалеры. Мебель пришлось привезти из Москвы, теперь будем все расставлять и приводить в порядок. Работы пропасть, а так как в Ялту ездить далеко, то мне отвели комнату в каком-то флигеле. Вот приходите ко мне по вечерам, когда будете возвращаться из Ливадии.
- Не буду возращаться, Марья Игнатьевна, - сказал он со вздохом и сообщил, что его выселяют. У нее на мгновение вытянулось лицо, но тотчас снова показалась улыбка.
- Ясно! - сказала она. - Частные граждане должны поступаться своими удобствами в интересах государства. Куда же вы поедете?
- Не знаю. Думаю, к Ивашкевичам.
- Ну, вот! Да у них и реквизировали комнату. В Ялте теперь все переполнено. Я не думала, однако, что понадобится и ваша сакля. Постойте, сказала она, еще не зная, хорошо ли придума-ла или нет, - Знаете что: переезжайте ко мне! От Ялты в Ливадию рукой подать.