При воспоминании о чирикающем извинения командующем Танкуолю захотелось в ярости укусить собственный хвост. Во имя Тринадцати, так и есть! Если тебе нужно, чтобы кость была обгрызена правильно, обгрызи её сам. Нет смысла доверять жизненно важные задачи на волю бесполезному командующему.
Однако хозяева прикрепили его к клану Царкуаля, и он связан клятвами своего ордена ускорять и осуществлять их планы. А этот план был грандиозным. Он отзовётся на репутации клана Скаб в Великой Игре, разыгрывающейся в Скавенблайте. Он вполне представлял, что несмотря на свою тупость, фон Гальштадт представляет собой ценного агента в нужном месте. Из всех когда–либо встреченных Танкуолем людей, главный шпион мыслил почти как скавен — честно говоря, как весьма тупой скавен, но тем не менее. Испытывая странную ревность и влечение к самке Эммануэль, тот готов был верить во что угодно, пока это имело к ней отношение, поэтому им было легко манипулировать. Представить себе, что скавены используют городских крыс в роли шпионов — что за глупый человечишка!
Однако фон Гальштадт доказал свою полезность, устраняя тех, кто представлял опасность для долговременных планов Тринадцати, был умелым и эффективным поставщиком искривляющего камня, так необходимого для продолжающихся научных исследований провидцев.
Да–да, мудро было сдержать порыв лишить человечишку жизни. Он был более полезен живым, чем мёртвым, по крайней мере, до наступления Великого Дня, когда человечество снова будет корчиться от боли под когтями скавенов.
Танкуоль легко расшифровал непонятные каракули, называемые людьми „записями“. Он учился этому всю свою жизнь. Изучение людей и их ремёсел было его коньком. Фон Гальштадт заботливо приложил карту, указывающую ближайшие канализационные выходы у жилищ жертв. Этот человечишка всё–таки не полностью некомпетентен. Как удобно. Двое человечишек обитали в одном легкодоступном месте. Сначала он займётся ими.
— Пошли–пошли, Костодёр. У меня есть для тебя работа на сегодняшнюю ночь, — проскрипел Танкуоль.
Крысоогр ответил из темноты рыком согласия. Он мягко выпустил громадные когти, предвкушая трапезу.
Хеф пьяной шатающейся походкой спускался по грязной улочке, когда услышал звуки борьбы из хижины, которую он делил с Гильдой и своим братом. Он знал, что зря остался в таверне на ту последнюю пинту с Готреком. Если Большой Джекс и его люди вернулись отомстить, пока его не было, он никогда себе не простит.
Он вытащил нож и сжал в руке, ощутив его холод. Хотел бы он быть трезвее, но это бы не помогло. Он перешёл на быстрый шаг, и практически сразу же споткнулся о кучу гниющего мусора на пути. Ночью, без уличного освещения, Новый Квартал был смертельной ловушкой.
Хеф поднялся и более осторожно двинулся по улочке. Он помнил, что неподалёку открытый канализационный люк, и не хотел туда упасть. Он услышал вскрик Гильды, закончившийся стоном боли, и все помыслы об осторожности пропали. Он побежал, перебравшись через мусор, опрокинув кучу навоза. Хеф знал, что кроме него никто не откликнется на крик о помощи. Такое уж место Дешёвая улица.
Над крышей хижины к небу начало подниматься пламя. Должно быть, в пылу борьбы кто–то опрокинул лампу. Он услышал доносившееся из хижины дикое рычание. Должно быть, Джекс привёл своих приручённых боевых псов, как и грозился. Одним финальным рывком Хеф преодолел открытое пространство перед входом. В дрожащем свете пламени он заметил, что дверь сорвана с петель.
Внутри что–то двигалось. Хеф встретил брата у дверей. Паук попытался заговорить, и открыл рот. Оттуда хлынула кровь. Хеф подхватил его, когда тот рухнул вперёд. Когда его руки сомкнулись на спине брата, он нащупал дыру и большую мягкую массу лёгкого, колыхающуюся в ней. Паук простонал и затих.
Это был кошмар. Хеф вернулся домой и застал его в огне. Его брат мёртв. Нет, этого не может быть. Он и Паук не разлучались с тех пор, как научились ходить. Они нанялись на одну и ту же рыбацкую лодку, украли одни и те же деньги, бежали в один и тот же город, жили с одной и той же женщиной. У них была одна общая жизнь. Если Паук теперь мёртв, то…