Нуль сознаёт, что многие из его собратьев–крысолюдей утратили образ величайших задач своей расы и потеряли себя в погоне за самовозвеличиванием. Примером подобного устремления является серый провидец Танкуоль. Он больше заботится о себе и своём статусе, чем об уничтожении врагов Рогатой Крысы. Это отвратительное поведение для того, кто числится среди наиболее посвящённых служителей великого бога; и Вилеброт Нуль нижайше молился, чтобы миновало его подобное прегрешение.
Аббат был уверен, что знай Танкуоль про их эксперимент, он бы наложил запрет просто из зависти к тому, кто обладает знаниями о силах за пределами его ограниченного воображения. Вот поэтому они тайно сбежали на поверхность и производят свои ритуалы без ведома серого провидца. Великое дело должно продолжаться, несмотря на махинации тех, кто хочет его остановить. После успеха этой чумы дурацкие указы Совета Тринадцати будут отменены, и клан Чумы сможет явить миру свою подлинную мощь. А такие, как серый провидец Танкуоль, которые стремятся остановить эти самые священные из трудов Великой Крысы, будут низвергнуты в прах.
Возможно, правду шепчут некоторые, что Танкуоль — изменник великому делу скавенов, и должен быть заменён кем–то более смиренным, посвятившим себя развитию своего народа. Это такая идея, которая заслуживает внимательного рассмотрения скромными, но просвещёнными умами.
Нуль открыл стоящую подле руки клетку, дотянулся и вытащил одну из огромных серых крыс. Та злобно его укусила, выпустив немного его чёрной крови, но Вилеброт Нуль едва почувствовал острые зубы, разрывающие его плоть. Понятие боли для него было почти бессмысленным. Он закрыл клетку, оставив остальных крыс копошиться внутри.
Взяв подопытного за хвост, и не обращая внимания на отчаянное сопротивление, он опустил его в варево. Создание забилось, когда голова его вошла в вонючую жижу. В глазах появилось безумие, и оно яростно заскребло когтями, пытаясь удержать себя над поверхностью. Аббат чумных монахов другой своей рукой притопил создание, пока его визги не стихли от жидкости, попавшей в разинутый рот. Аббат удерживал его так достаточно долго, пока сопротивление почти не прекратилось, а затем снова вытащил, мокрое и успокоившееся, и положил на пол склепа.
Крыса посидела там немного, поморгала на свет, ещё не веря в своё помилование. Нуль подхватил её и бросил во вторую клетку, где находились свежеобработанные крысы. Она принюхалась и срыгнула. Вилеброт Нуль подхватил немного тёплой рвотной массы и швырнул обратно в котел. Вскоре клетка заполнится, и он отправит одного из своих братьев выпустить их на кладбище, оттуда начнётся распространение новой чумы. А завтра он разошлёт их по всему городу.
Откуда–то до Вилеброта Нуля донеслось покашливание. Само по себе это не являлось необычным. Все его последователи были благословлены симптомами многих заболеваний. Нет, что–то было в самом тоне кашля. Он отличался от кашля скавена. Глубже, медленнее, почти как человеческий…
Феликс чертыхнулся и попытался остановить кашель, но безрезультатно. Его лёгкие восставали против отвратительной вони, стоящей внутри склепа. Слёзы текли из его глаз. Никогда в своей жизни он не обонял нечто столь же отвратительное. Это походило на то, как если бы объединённые экстракты всех запахов всех больничных палат, в которых он когда–либо побывал, атаковали его обоняние. Он чувствовал себя нехорошо, только лишь вдыхая это, и боролся с побуждением просто убежать и проблеваться.
Вид того, что происходило в погребальном склепе, также не способствовал успокоению его желудка. Он смотрел на зал, освещённый зловещим свечением светильников искривляющего камня. В цельном длинном помещении, среди открытых саркофагов давно почивших дворян, в небрежных позах развалилась дюжина или около того самых отвратительных скавенов, каких он когда–либо видел, выглядящих, как застарелые прокажённые. Огромные каменные гробы лежали плашмя на полу зала. Их крышки были сорваны, а содержимое разбросано. Повсюду кости и черепа. Среди них лежали скавены, болезненно выглядящие и расслабленные, развалившиеся в лужах собственной мочи, блевотины и экскрементов, и глодали кости умерших. В дальнем конце зала наиболее болезненно и злобно выглядящий скавен из тех, кого Феликс когда–либо видел, помешивал в огромном котле, под которым бушевал огонь, останавливаясь лишь для того, чтобы сплюнуть туда или подбросить немного отвратного гниющего мяса, оторванного от изъеденного червями трупа.