Он приблизился к ним, почти касаясь сидящих фигур.
— Но это не важно. Перед тем, как выпустить гонца в путь, Остерон лично заклеймит его своим знаком. Поняли, о чем я говорю?
Он обвел их взглядом.
— Лично, сам заклеймит. Достаточно только выхватить у него меч, кинжал или просто задушить гада. Это наш единственный шанс, ибо никому из них не придет в голову, что единственный, которому дарована будет жизнь, отважится на такое безумие. И тогда… — голос его дрожал от волнения, — …тогда мощь канейцев рухнет. Кем они будут без вождя? Никем. Он создал и укрепил это гнусное царство. Убить его — значит разрушить его царство.
Он замолчал, напряженно ожидая ответа. Но слышал лишь свое тяжелое дыхание и смех Луция. Только по глазам солдат было видно, что они не упустили ни единого слова. Он ударил кулаком в ладонь и подошел к Луцию.
— Ты… ты ничтожество… — давился он словами. — Кто ты такой, кто дал тебе право?
Луций внезапно схватил его обеими руками за волосы и притянул к себе.
— Успокойся, безумец, — прошептал он на ухо Артемиду. — И не буянь.
Артемид безуспешно пытался освободиться от неожиданно сильной хватки. Он чувствовал на лице влажное дыхание трибуна.
— Чего ты от них хочешь? Они приучены к простому бою, а не к принятию сложных решений. Теперь им надо самим все обдумать и самим до всего дойти. Приказом их не заставишь.
Луций отпустил волосы Артемида.
— И меня тоже не задевай.
Артемид отскочил назад.
— Так делай, — выдохнул он, — делай что-нибудь!
Луций без слов принялся стягивать что-то с пальца. Через мгновение он держал на ладони перстень. Простой, медный перстень, не возбуждающий у грабителей желания завладеть им.
— Ты, естественно, не знаешь, что это?
Артемид покачал головой.
— Посмотри сюда.
Артемид наклонился ближе.
— Тут какой-то стерженек.
— Верно. Если его вытянешь, лучше всего зубами, то отсюда вот выскочит шип. Горе тому, кого он уколет.
Артемид затаил дыхание.
— Достаточно этим его царапнуть… — выдохнул он.
— Вот именно. Остерон от одного укола упадет мертвый. От этого нет спасения.
— Откуда у тебя эта штука?
— У каждого из трибунов есть что-то подобное, на всякий случай, — ответил Луций и бросил перстень в ладонь Артемида. Тот чуть не уронил его.
— Как… ты отдаешь это мне?
— Бери. Тебе он скорее понадобится.
Разбудил его неестественный, писклявый голос, явно старавшийся казаться грозным. Кричал переводчик, стоящий в дверях перед группой канейцев.
— Встать, собаки! Речь идет о вашей жизни.
Они медленно стянулись к свету дверного проема. У канейца высокого ранга были маленькие глаза и перекошенная левая щека — след старого удара мечом. Переводчик ждал, пока он кончит говорить.
— Его достоинство спрашивает, сколько вас тут?
Артемид глянул на Луция, тот стоял молча и неподвижно.
— Семь, — ответил кто-то сзади. — Нас только семь.
Артемид не испепелил Плебо взглядом лишь потому, что увидел страх на лице переводчика.
— Как семь? — Глаза его забегали. — Кто-то сбежал?
Канейцы тоже заволновались, но умолкли, когда пленники расступились. Теперь можно было увидеть лежащего человека. Голова его была так отброшена назад, что глядящий в потолок кадык заслонял лицо. Перебинтованная окровавленными тряпками грудь была неподвижна. Канеец со шрамом пожал плечами и поднял руку. Стоящие за ним подошли к телу, схватили за ноги и выволокли наружу. Переводчик снова ждал конца речи канейца со шрамом.
— Его высочайшее достоинство вождь Остерон соизволил даровать одному из вас, мерзавцев, жизнь.
Артемид уголком глаза посмотрел на Луция. Трибун стоял с гордо поднятой головой.
— Чтобы дать вам всем равные шансы, вы будете подвергнуты испытанию, — продолжал переводчик. — Великая канейская армия на какое-то время задержится в этом месте, чтобы отдохнуть перед окончательным разгромом вашего царя. Мы построим арену, на которой вы будете сражаться друг с другом. Кто выживет, будет отпущен на волю.
У переводчика от возбуждения горели глаза, и, после того, как он закончил перевод, он добавил еще пару фраз от себя:
— Вы, свиньи, будете плясать как ослы в цирке, — он утер нос рукавом. — А теперь вас разделят, чтобы не допустить никаких случайностей, могущих испортить зрелище.
Все две недели, которые он жил в шатре, он провел в молчании, не произнеся ни слова. Целыми днями он размышлял об одном и том же и убедил себя в одном. Он победит всех, он должен это сделать, а потом он убьет Остерона. Когда тот приложит раскаленное железо к его плечу, то наверняка будет глядеть ему в лицо, ожидая гримасы боли, а тогда — один удар, и канейская империя рассыплется в прах.