— Центурион Артемид, — назвался он, возможно, излишне громко.
Блондин неохотно посмотрел вверх:
— Разве сейчас это имеет значение? Садись.
Ощупывая пол в поисках сухого места, Артемид увидел на шее офицера металлическую цепочку. Это открытие так ошарашило, что на секунду он даже перестал замечать нестерпимую вонь помещения.
— Трибун, — произнес Артемид, тыча пальцем в сидящего. — Ты трибун!
Человек под окном покосился на медальон и нехотя кивнул.
— Забыл выбросить, — пробормотал он и ухватил Артемида за полу. — Да, я трибун Луций, но что с того?
Артемид не успел осознать смысл его слов, когда почувствовал на плече ладонь. Это был Плебо.
— У одного из наших сильное кровотечение. Нам нужна рубашка, чтобы его перевязать.
Артемид сбросил его руку с плеча.
— Ты что?! Хочешь, чтобы я остался в одной куртке?
— Оставь центуриона, солдат, — сказал Луций и принялся неловко стягивать с себя одежду. — Ему рубашка может еще пригодиться.
Артемид покраснел. Какое унижение, подумал он, но, пока Плебо был рядом, не сказал ни слова.
— Трибун Луций, — заявил он позже, подчеркивая слова. — Вы позорите свое звание…
Ответом был скрипучий смех. Артемид мог бы присягнуть, что его собеседник от души веселится.
— Центурион, — услышал он, — как это получилось, что мы проиграли битву, имея таких безупречных и отважных офицеров?
— Как это получилось? — прошипел Артемид сквозь зубы.
Теперь сырая глина, смешанная с гниющими отбросами, не помешала ему опуститься на пол.
— Это произошло потому, что наше командование позволило, чтобы его, как детишек, обвел вокруг пальца прозрачный маневр канейцев. Потому что мы позволили их коннице обойти наши фланги, и все центурии оказались в котле.
Луций перестал смеяться и с интересом разглядывал лицо Артемида.
— Потому что после часа сражения, когда у нас был еще перевес в людях, консул приказал атаковать тяжеловооруженных, вместо того, чтобы начать отход. А у нас уже не было копий.
Луций поиграл медальоном.
— В чем-то ты прав, центурион, но только в чем-то. — Он поднял руку и принялся загибать пальцы. — Во-первых, легче всего кричать после битвы, как надо было действовать. Во-вторых, прими во внимание, что сначала именно наша конница была хитростью и предательством оторвана от главных сил, а потом уничтожена в том ущелье. В-третьих, консул Марк погиб в первые минуты, когда лично пытался прийти на помощь.
Артемид отклонился назад, его затылок коснулся стены хлева.
— Во время битвы я слышал другое.
В глазах Луция блеснула ирония.
— Во время битвы всегда рождаются самые разные слухи.
Оба замолчали. От группы лежащих солдат доносилось чье-то хриплое дыхание. Казалось, что его обладатель задыхался.
— Как ты полагаешь, центурион, зачем нас здесь держат?
Вопрос был явно риторическим и даже издевательским. Артемид не понял издевки. Он долго вглядывался в лицо трибуна, прежде чем ответить.
— И для чего?
— А ты не догадываешься?
— Нет, не догадываюсь!
Луция, казалось, веселил его гнев.
— Воевать вас учат, а вот ознакомить с обычаями врага никто не догадался, — говоря так, он перебирал пальцами звенья цепочки. — У канейцев есть обычай даровать волю одному из пленных. Его выбирают из тех, кто остался в живых. Надо признать, что при их способе ведения войны выбор этот бывает невелик. Чтобы у тебя не оставалось иллюзий, скажу, что остальных пленных убивают, а выбранного направляют гонцом к своим.
— Зачем?
Луций укоризненно посмотрел на Артемида.
— А представь себе: ты находишься в столице, войска выступили навстречу врагу, которого должны остановить. В городе беспокойство, все ждут известий. А тут возвращается солдат, один-единственный оставшийся от целой армии. Он рассказывает о поражении и, волей-неволей, о мощи врага. Запуганный, он невольно восхваляет врага и ослабляет дух и веру тех, которые должны выступать в решительной битве за отечество. Теперь понятно?
— Клянусь богами, этого нельзя допустить! Мы оба знаем, какое настроение в столице. Лучше пусть тот человек сам вскроет себе вены.
— Успокойся. Этого никто не сделает. Думаю, даже и ты. Но скажи, сможешь ли ты…
— Луций, — шепот становился почти неслышимым, — кого они выберут?
— Не знаю. Кажется, никаких правил на этот счет нет. Выбирает и клеймит раскаленным железом сам Остерон. Завтра все узнаем.
Артемид стоял у стены и в задумчивости ковырял глину. Наконец он широко раскрыл глаза и, повинуясь какой-то своей мысли, повернулся к остальным. Казалось, что все спят, только Луций дышал слишком часто.
— Солдаты, — крикнул Артемид, забыв о страже, — вы знаете, для чего они нас тут держат?
Они молчали, поэтому он ответил сам:
— Слушайте! Завтра этот убийца Остерон выберет одного из нас и выпустит на волю, чтобы тот мог отнести нашим матерям и братьям страшную весть о поражении. Не спрашивайте даже, что Остерон сделает с остальными. Кто сражался сегодня, у того не может быть сомнений.
Он приблизился к ним, почти касаясь сидящих фигур.
— Но это не важно. Перед тем, как выпустить гонца в путь, Остерон лично заклеймит его своим знаком. Поняли, о чем я говорю?
Он обвел их взглядом.
— Лично, сам заклеймит. Достаточно только выхватить у него меч, кинжал или просто задушить гада. Это наш единственный шанс, ибо никому из них не придет в голову, что единственный, которому дарована будет жизнь, отважится на такое безумие. И тогда… — голос его дрожал от волнения, — …тогда мощь канейцев рухнет. Кем они будут без вождя? Никем. Он создал и укрепил это гнусное царство. Убить его — значит разрушить его царство.
Он замолчал, напряженно ожидая ответа. Но слышал лишь свое тяжелое дыхание и смех Луция. Только по глазам солдат было видно, что они не упустили ни единого слова. Он ударил кулаком в ладонь и подошел к Луцию.
— Ты… ты ничтожество… — давился он словами. — Кто ты такой, кто дал тебе право?
Луций внезапно схватил его обеими руками за волосы и притянул к себе.
— Успокойся, безумец, — прошептал он на ухо Артемиду. — И не буянь.
Артемид безуспешно пытался освободиться от неожиданно сильной хватки. Он чувствовал на лице влажное дыхание трибуна.
— Чего ты от них хочешь? Они приучены к простому бою, а не к принятию сложных решений. Теперь им надо самим все обдумать и самим до всего дойти. Приказом их не заставишь.
Луций отпустил волосы Артемида.
— И меня тоже не задевай.
Артемид отскочил назад.
— Так делай, — выдохнул он, — делай что-нибудь!
Луций без слов принялся стягивать что-то с пальца. Через мгновение он держал на ладони перстень. Простой, медный перстень, не возбуждающий у грабителей желания завладеть им.
— Ты, естественно, не знаешь, что это?
Артемид покачал головой.
— Посмотри сюда.
Артемид наклонился ближе.
— Тут какой-то стерженек.
— Верно. Если его вытянешь, лучше всего зубами, то отсюда вот выскочит шип. Горе тому, кого он уколет.
Артемид затаил дыхание.
— Достаточно этим его царапнуть… — выдохнул он.
— Вот именно. Остерон от одного укола упадет мертвый. От этого нет спасения.
— Откуда у тебя эта штука?
— У каждого из трибунов есть что-то подобное, на всякий случай, — ответил Луций и бросил перстень в ладонь Артемида. Тот чуть не уронил его.
— Как… ты отдаешь это мне?
— Бери. Тебе он скорее понадобится.
Разбудил его неестественный, писклявый голос, явно старавшийся казаться грозным. Кричал переводчик, стоящий в дверях перед группой канейцев.
— Встать, собаки! Речь идет о вашей жизни.