В транспортном бюро его принял чиновник, сидевший в инвалидной коляске. Его почти не видно было из-за стола, но в глазах таилось что-то такое, что заставило насторожиться. Когда Тибснорг изложил свою просьбу, он посмотрел изучающе.
— Вы нейтральны или активны?
— Нейтрален… — соврал Тибснорг, зная, что это обязательное для приема на работу условие. Чиновник кивнул и набрал что-то на клавиатуре машины непропорционально маленькой рукой. Затем он посмотрел на экран, и лицо его вытянулось. Уже до того, как он открыл рот, было ясно, что разговор окончен.
— Нельзя так расточать то, что имеете, это в прямом смысле изнурительная работа… — Чиновник повернулся спиной.
Дрингенбум чуть не избил Тибснорга, когда узнал об этом. Он со злостью выдернул из кармана комбинезона свой индикатор: маленький розовый кусочек пластмассы.
— Смотри, дурак!.. — Дрингенбум показал массивным пальцем на пластинку. Когда Дрингенбум нервничал, то не мог сдерживать дрожь в руках. Вот и сейчас его палец скакал вокруг розового прямоугольника. — Когда он станет красным, мне хана…
Светлые глаза Дрингенбума блестели на загорелом лице, ставшем теперь багровым. Он зарабатывал столько, что мог позволить себе загорать.
— Куда ты рвешься? В землю?.. — добавил он раздосадованно.
— Ты можешь загорать под искусственным солнцем… — тихо сказал Тибснорг.
— Ну и что, дурень?! Что из того? Ты же можешь иметь баб десятками… даже если у тебя там ничего нет, кроме желез. Железы стоят дороже всего… а все остальное, все это мясо, стоит не больше чем 600–800 монет.
— Физически я в порядке, — промямлил Тибснорг, — это что-то с периферийной нервной системой.
— Это еще дешевле… от баб отбоя не будет… на кусочки тебя разорвут… живи, не хочу!., эх, парень…
Тибснорг секунду колебался, стоит ли ему сказать о Тиб, но не решился, и на этом разговор прервался.
Эйбрахам Дрингенбум был единственным, с кем Тибснорг поддерживал постоянный контакт, если не считать нескольких мимолетных слов, которыми он иногда обменивался со случайными соседями за столом. В сравнении с прежней жизнью в Комнате он жил теперь почти отшельником и не искал контактов с другими людьми, довольствуясь воспоминаниями. Женщины, которые встречались ему в столовой или в коридорах, не шли ни в какое сравнение с Тиб: они были уродливы или их увечья слишком бросались в глаза. Он стал носить в соответствии с правилами красную нашивку, означавшую, что он не нейтрален полностью, но это ни в малейшей степени не изменило его поведения. Быть может, он стал лишь, чуть грубее обращаться с женщинами, которые теперь несколько настойчивее заговаривали с ним. Возможно, если бы он носил две нашивки, сигнализировавшие о полноте возможностей, в самом деле происходило бы то, о чем говорил Дрингенбум, но пока на его покой никто особенно не покушался.
Через несколько дней Эйб принес печальную весть.
— У меня рак, — сказал он глухо, глядя в тарелку с супом, слизистым и невкусным, но полностью укомплектованным витаминами и микроэлементами.
— Ну и что… у половины людей рак, — Тибснорг пожал плечами.
— Уже в предпоследней стадии, — добавил Дрингенбум.
— У тебя ведь есть 1620 монет… выкарабкаешься… — Тибснорг все еще не видел особого повода для беспокойства.
— 1648 монет, — поправил Дрингенбум, — но это дерьмо, все равно мало… У меня такой, что дьявольски быстро жрет… и я никогда не куплю себе то, что хочу…
— Так почему дотянули до предпоследней стадии? Ты можешь подать в суд на медицинский отдел.
— Я сам виноват… — сказал Дрингенбум, — не проходил исследований, потому что дорого, а я хотел быстрее накопить денег, пока мой индикатор не покраснел окончательно.
— Но ведь тебе как и любому из людей гарантировано бесплатное элементарное медицинское обслуживание…
— Спасибо… — Глаза Дрингенбума были матовыми и угасшими, в его голосе отчетливо слышался дефект речи, вызванный плохо прооперированной заячьей губой, — оставят мне мозг, глаза и часть нервной системы, остальное отрежут и сожгут: скажут, что иначе возможны метастазы. Потом посадят управлять экскаватором или лентой конвейера…
— Думаю, что они умеют лечить рак по-другому, не только заменой больных органов… только не говорят об этом по экономическим причинам… иначе сильно упадет спрос на органы для пересадки.
Пока Тибснорг говорил, в голове его вертелось: “1648 монет, это почти полная стоимость всего тела Тиб. А ведь Эйбу и так скоро конец… значок у него уже совсем темный… Сколько органов он себе купит?., двенадцать?., четырнадцать?.. в конце концов потеряет тело, — думал он, — а это для него хуже смерти. Как заполучить эти деньги?”
Дрингенбум молча смотрел на него.
X
С этого момента Дрингенбум сильно изменился. Он стал более скрытным и менее уверенным в себе. Когда Тибснорг рассказал ему о Тиб, он принял это с неохотой, но спокойно. Он считал, что в этом нет ни малейшего смысла, и что Тибсноргу нужно присмотреть себе женщину среди людей, а не искать ее в биологическом материале. В конце концов стоимость тела Тиб была столь высока, что на нее пришлось бы копить всю жизнь, но пока Снорг будет копить, другие ее раскупят по частям. Зато он согласился взять с собой Тиб-снорга в очередной рейс.
Машина преодолевала довольно длинный отрезок дороги, петляющей среди покрытых серой пылью холмов.
— Достаточно несколько раз вдохнуть эту пыль… — Дрингенбум оскалил в улыбке зубы из-за несимметричных губ.
Тибснорг посмотрел на него испуганно.
— Воздух попадает внутрь через хороший фильтр, так что хватит на несколько сотен тысяч вдохов… — рассмеялся Дрингенбум.
Карьером служили руины древнего города, из них теперь добывали металл. Гигантский ковш экскаватора вгрызался в искореженную железобетонную конструкцию, которая была когда-то домом или фабрикой. Дрингенбум ждал в очереди на погрузку. Наконец несколько кусков железобетона вместе с пылью и обломками кирпича оказались в кузове его машины.
— Я делаю 4–5 рейсов в день… информационный центр всегда указывает мне оптимальную трассу с минимальным уровнем облучения… а он любит меняться… от ветра или когда дождь или снег падает…
Дрингенбум показал на маленький экранчик.
— Уровень фона измеряется также на ходу. Сегодня фон невысокий, но иногда так звенит, что ехать страшно. В такие дни нам платят две или три монеты премиальных.
На обратном пути он разрешил Тибсноргу сесть за управление машиной. Правда, все управление сводилось только к отдаче приказов, остальное выполнял процессор.
— В случае чего компьютер приведет грузовик обратно… — сказал Дрингенбум, — если я потеряю сознание или умру внезапно… груз не должен пропасть…
На одном из пригорков возвышалось одинокое здание, до половины засыпанное пылью. Оно сохранилось целым, даже с крышей, дверью и стеклами в окнах.
— Как хотелось бы жить в таком домишке… — сказал Дрингенбум, — а не в городе.
— На поверхности?
— Твоя комната тоже на поверхности, Тибснорг… наверное, можно жить с соответствующей защитой…
XI
В конце концов настал день, который не мог не прийти когда-либо. День, который Тибснорг представлял себе во многих разных вариантах, но никогда не думал, что он застанет его настолько врасплох Тибснорг работал, как всегда, у экрана визора. Его сбережения составляли 48 монет плюс 320 монет отсроченного кредита. Экран предложил на рассмотрение очередное дело. Ряд стройных зеленых букв и цифр абсолютно точно сообщал: у номера АТО 44567744 намеревались изъять руки, ноги и туловище вместе с шеей для одной клиентки, голову — для второй. Мозг предназначался на ликвидацию, номер, разумеется, снимался с учета.