Никто из них не снимал защиты, потому что всюду лежала пыль и от нее невозможно было избавиться. Тиб села рядом со Сноргом и посмотрела на него.
— Я была увеена, что ты веенешься за мной… — сказала она тихонько.
Снорг хмуро улыбнулся.
— Это был сон… я во сне ушла из Комнаты. Столько света… и эти чужие вокууг… сколько их было… они потом поставили меня Там, возле Пайки… хоошо, что ты снова есть… — говорила она, внимательно наблюдая за его губами.
— Заике всегда есть что сказать, — грубо перебил ее Пайки, — сейчас она, наверное, будет рассказывать тебе об уколах… действительно… сбоку высовывается шприц — трах и спишь, трах и все возвращается… Совсем как выключатель!.. И эти тележки кружат по рядам каждый день… трехэтажные тележки… Их тащили всегда одни и те же люди в серых одинаковых халатах… И всегда они кого-то везли на этих тележках… увозили… Редко кто возвращался… и всегда в бинтах… снизу много не увидишь. Это всегда был один из нас… Трудно было связаться, потому что каждый второй в ряду спал, а кричать тоже нельзя, потому что сразу укол… И все же мы разговаривали… цепочкой… так, чтобы слышно было, но шприц еще не выскакивал… хуже всего, когда глухой в цепочке… Потом эти же в халатах снимали бинты… и у них не было рук… ног… по-разному. Какой это был ужас, когда тележка притормаживала перед тобой… думаешь — вот сейчас остановится… Они не были садистами… эти, в серых халатах… просто у тележек плохие колеса… они старались тащить эти тележки как можно равномернее… Они же понимали, что мы чувствуем… Но иногда колесо заклинивало, и тележка притормаживала… но я не хотел, чтобы меня привозили назад в случае чего… у меня ведь и так почти ничего нет…
— На этих тележках всегда увозили трех чееовек, — вмешалась Тиб, которая уже давно следила за лицом Пайки, — возваащались обычно двое, иногда оодин… — Тиб, когда волновалась, заикалась и глотала звуки, — помню, как веенулась Музи… только один глаз блестел из-под бинтов… но это была она… Кальфи сказал, что это она веенулась… и рассказал, как ей потом сняли эти бинты…
— Прекрати, — снова перебил Пайки, — я не хочу это слышать, я знаю, как она выглядела тогда… потом ее снова забрали… и больше она не вернулась.
— Музи?.. — удивился Снорг. — Да… конечно… это могло случиться на другой смене, — говорил он сам себе, — проклятье, какой был риск… ее тоже могли… к счастью, это случилось на моей смене… какое счастье…
— Какое счастье? — спросила она хрипло.
— Что ты сейчас со мной… я о многом не подумал раньше…
— Я уже не могла так стоять… только эта доожь в мышцах, после я так уставала… и разговоры с Кальфи, потому что губ Пайки я не могла видеть… и остальное: все это должно было закончиться сумасшествием… Я не успела, но если бы это поодолжалось, то навееное сошла бы с ума…
Они вдвоем с Пайки говорили, перебивая друг друга. Пайки бесцеремонно вмешивался в монолог Тиб, она только через несколько секунд соображала, что он что-то говорит, и умолкала. Затем она сама перебивала Пайки и продолжала рассказывать хриплым, ломающимся голосом. Ведь так трудно было за несколько часов рассказать обо всем, что происходило за столько дней. Затем Пайки отключился и стал наблюдать за тяжелыми коричневыми облаками, плывущими низко над землей. Он смотрел на них сосредоточенно, и лицо его выражало что-то вроде восхищения, что, несомненно, удивило бы Снорга, если бы хэн хоть раз взглянул на Пайки.
— Перестаньте шелестеть этой пластмассой, — сказал наконец Пайки. Они оба посмотрели на него.
— Послушай, Снорг, что я тебе скажу… — продолжал он, и прежние нотки в его голосе так славно прозвучали, что Снорг улыбнулся.
— Я это чувствую… я знаю, что когда-нибудь полечу среди этих облаков… высоко над землей на крыльях… и это будет лучшая часть моей жизни…
— Может быть, тебя посадят управлять машиной: тело у тебя никудышное, а мозг весьма и весьма… но сперва нас надо поймать, а это не так легко… ни одна камера не видела, где мы вышли…
— А что с нами сделают, если поймают, в чем я, к сожалению, уверен? — Пайки недостаточно было предшествующих объяснений.
— Замолчи, Пайки!.. — Снорг впервые услышал, что Тиб говорит таким тоном. — Ты что, мечтаешь об этих уколах, там…
— Говорю что думаю…
— Над этим стоит поразмыслить, — сказал Снорг после секундного колебания. — Думаю, что слишком многое нам не грозит… мы останемся в живых, хотя каждый по своей причине… Со мной ничего не случится, потому что право на жизнь является основным правом для каждого человека. И если уж кто-то однажды был признан человеком, остается им навсегда. Значит, из сотрудника архива биологического материала я никак не стану одним из экземпляров на складе… Пайки тоже было бы неплохо, исполнились бы его мечты: смотри сверху и управляй экскаватором — правильное и полное использование материала…
— А я, Снеогг? — спросила она, напряженно вглядываясь в его губы.
— Тебя, лишь тебя, — повернулся он к ней лицом, — ждала бы только трагическая судьба… тело приглянулось одной… голова и лицо — другой, богатой и, наверное, заслуженной женщине… Но я скорее умру, чем допущу, чтобы это случилось…
Пайки молча выслушал и перестал вмешиваться. Он смотрел на небо, на быстро несущиеся облака. Когда серый полумрак дня уступил мраку ночи, они уснули, прижавшись друг к другу, голодные и озябшие.
XII
Они проснулись серым и холодным утром. Тиб по-прежнему много говорила, чем очень удивляла Снорга. Он помнил ее красивой, но не слишком смышленой. “Они, вероятно, все постепенно интеллектуально развивались, все, а не только я один, именованный человеком и названный Тибсноргом Пайкимузи, — думал Снорг. — Может быть, все они, если бы дать больше времени…”
Они ежеминутно ожидали приезда Дрингенбума. Снорг рассчитывал, что Эйб приедет на своем гигантском грузовике, привезет им еду и они вместе решат, что делать дальше. Он был единственной их надеждой. Они ждали, наблюдая за цепочкой проезжавших вдали машин, и им все больше докучал голод. Около полудня сквозь тучи пробилось желтое солнце. Стало светло и ясно. Тиб и Снорг стояли рядом в лучах солнца и смотрели на отбрасываемую ими тень. Такое чистое солнце они видели впервые в жизни.
— Если из меня сделают управляющее устройство для машины, я часто буду это видеть? — спросил Пайки, глядя в окно.
— Не знаю… может быть, тебе оставят глаза, — ответил с сомнением в голосе Снорг, — ты не был признан человеком, поэтому твой мозг рассматривается только как материал… право на глаза имеют только люди, которые утратили тело в результате неизлечимой болезни… но вполне возможно, что тебя вмонтируют в большой экскаватор… а там глаза оставляют… с твоим интеллектом… кто знает?..
Его прервал громкий шум моторов, который доносился явно не от проезжающих грузовиков. Снорг побледнел: он понял, что Дрингенбум уже никогда не привезет им еду. Гул нарастал, пол под ногами задрожал. Вокруг дома садились многолопастные тяжелые летательные аппараты операционной группы. \
— …Один… два… три… — Снорг считал, чувствуя, как вновь деревенеют челюсти. Тиб изо всех сил прижалась к нему.
— Они возваащаются… все это не имело смысла… — прошептала она, глядя на бронированные машины, вокруг которых замельтешили маленькие фигурки в серых мундирах, шлемах и черных пулезащитных жилетах. Они ловко выскакивали из машин и бежали к дому. Снорг заметил, что они вооружены автоматами, некоторые несли даже лазеры.
“Все эти пушки, это на меня?.. — подумал с иронией Снорг. — Они что, хотят ломать весь дом?..”
Он даже не пытался пересчитывать коммандос. Их было не меньше нескольких десятков, и они молниеносно окружили дом.
— Тибснорг Пайкимузи!.. — загремел вдруг очень громкий голос. — У тебя нет ни единого шанса. Сдавайся! Верни украденный биологический материал. Это будет зачтено как смягчающее обстоятельство. Твой сообщник Эйбрахам Дрингенбум арестован…
Тиб смотрела на него в упор, она чувствовала, вероятно, что что-то изменилось. Он повторил ей то, что было сказано через микрофон так, чтобы она видела его губы.