Поодаль лежал наш бомбардировщик. Он произвел посадку на живот и сгорел уже после приземления. Передняя часть фюзеляжа, включая кабины экипажа, и средняя часть крыла были съедены огнем. Металл, расплавившийся от высокой температуры, лужами стек на землю. Сквозь черные от копоти, покоробившиеся от огня ребра фюзеляжа виднелось обуглившееся тело летчика. Голова его была закинута назад, руки держали штурвал. Рядом лежал обгорелый стрелок. Я понял, почему он здесь, а не в хвосте, возле своей турели. Видимо, он был ранен в воздухе и после посадки сумел выбраться из кабины, чтобы помочь летчику. Вероятно, он делал это из последних сил: добрался до летчика и рухнул возле него замертво… Штурмана в самолете не было, никаких его признаков я не обнаружил. Должно быть, он выпрыгнул на парашюте и теперь, как и я, добирается до своего аэродрома. Судя по месту падения, это был тот самый СБ, который с дымом отошел от строя и за которым тотчас бросилось звено японских истребителей.
«Почему летчик не выпрыгнул? Ведь он посадил самолет — значит был жив? А обгоревший стрелок?.. Значит, раненый стрелок не в силах был воспользоваться парашютом, а летчик не мог его оставить и решил посадить самолет, чтобы на земле оказать ему помощь, но, очевидно, в последний момент сам потерял сознание…»
Оставаться в бездействии я не мог. Двинулся в том направлении, куда пролетело звено наших истребителей. Все мои помыслы были направлены на то, чтобы скорее возвратиться к себе, в эскадрилью.
Немного пройдя, сообразил, что мне придется добираться ночью, а компаса нет. Повернул назад, к своему самолету. «А вдруг я все-таки в Маньчжурии?» Вспомнились наши летчики Гайдобрус и Корольков, недавно сбитые над вражеской территорией. Оба они на вторые сутки благополучно пришли в свой полк. Выберусь!
Возле самолета, пока еще не стемнело, я решил уточнить свое местонахождение. Вынул из-за голенища карту, рассмотрел район, где наши бомбардировщики наносили удар. Нет, не мог я оказаться на маньчжурской земле. Мне хорошо запомнилось, что подбитый СБ, которого хотел прикрыть, перелетел Халхин-Гол и снижался над Монголией. Очевидно, и другое: если бы я был на чужой земле, японцы не стали бы меня штурмовать…
Ко мне возвратилось спокойствие, и только теперь я почувствовал, как сильно устал.
Раньше не приходилось попадать в такие обстоятельства, чтобы я мог узнать предел своих возможностей. Опускаясь на землю, чтобы немного отдохнуть, я не мог предвидеть, как поведет себя организм, измотанный нервным перенапряжением, обессилевший от потери крови.
Едва прикорнув, я впал в беспамятство.
От каких-то сильных толчков, от боли во всем теле очнулся и в свете луны увидел склонившегося надо мной человека. Он обшаривал меня. Как ни был я измучен, все события дня встали тотчас же. «Это сбитый японский летчик, которого видел на земле!» Я сжался, подобно пружине, приготовившись к прыжку.
Японец, заметив, что я шевелюсь, занес сапог для удара, но я перехватил его ногу на взмахе, и удар по голове был смягчен. Он без промедления выхватил откуда-то нож и наклонился, чтобы прикончить меня. Собрав последние силы, я как лежал на спине, так с этого положения рывком ног и всего тела, опираясь на голову, с отчаянной решимостью ударил нападающего в лицо. Такой ярости он должно быть не ожидал И, вскрикнув, упал навзничь. Его рука с ножом оказалась зажатой между моих ног. Переметнувшись через голову, я вывернулся набок, вцепился обеими руками в руку японца и с хрустом ее крутнул. Нож выпал. Но едва я потянулся за ним, как ловким ударом ноги был свален на землю.
При ярком свете луны отчетливо вижу, что противник встал на коленки и, отбиваясь одной рукой, достает оружие. Схватил японца за кисть и успел извлечь из кобуры свой «ТТ». Но японец тоже вцепился в большой палец моей руки с пистолетом. Вцепился мертвой хваткой, как бульдог.
Крепко-накрепко удерживая руки, в которых было оружие, мы оба, сопя и скрежеща зубами, старались навести пистолеты. Почти одновременно раздалось несколько выстрелов. Выстрелы японца прогремели у самого моего уха, опалили меня огнем, но ни одна пуля не достигла цели. Я чувствовал, что моя левая раненая рука ослабла и не может больше удерживать здоровую и сильную руку врага, что она вот-вот разожмется. Отчаянная попытка навести свой «ТТ» на противника ни к чему не привела. Японец, удачно схвативший меня за палец, начал было его выламывать. Стараясь пересилить один другого, мы оба, как по команде, вскочили на ноги. Японец был коренаст и ниже ростом. Удачно захватив мою правую руку с пистолетом, он создал себе лучшее положение.
Наша ярость не знала предела. Мы действовали руками, ногами, зубами — всем, что только могло повлиять на исход борьбы. В полном отчаянии я выпустил пистолет, резким рывком выхватил зажатый японцем палец и, пользуясь преимуществом в росте, поднял противника кверху, оторвал от земли. Свободной рукой он хотел схватить меня за горло, но вместо шеи попал пальцами в рот. Я немедленно сжал зубы. Пустив в действие свободные ноги, японец начал в бешенстве колотить меня. Взмахом бросил его на землю, не разжимая зубов. Враг взвыл, как тяжело раненный зверь, выронил свое оружие и умоляюще залепетал. Сидя на нем верхом, я подумал, что он сдается и просит пощады. Расслабил руки и тут же, получив приемом джиу-до удар в подбородок, свалился.