— Вот по этим самым тропам, на машинах.
— Значит, машины наполовину должны быть загружены горючим для себя, — заправляться здесь негде!
— А ведь, пожалуй, ты прав… — задумчиво проговорил Красноюрченко. — Трудно будет добираться сюда из Союза… Один рейс — полторы тысячи километров в оба конца. Значит, не меньше пяти суток.
— А как у японцев?
Пролетев семьсот километров над безлюдной местностью и не встретив ни одной ни шоссейной, ни железной дороги, мы только здесь, в пустынной степи, впервые по-настоящему задумались о районе возможных боевых действий.
— Смотрите! — озабоченно заговорил Красноюрченко, показывая на маньчжурский город Хайлар и железнодорожную станцию Халун-Аршан. — В распоряжении японцев две железные дороги: одна проходит почти по границе района, где они в мае вторглись в Монголию, а другая — подальше, в 150 километрах… Вот они какое местечко выбрали — тут им выгодно воевать…
— А откуда же здесь воду берут? Неужели возят за сто километров из Халхин-Гола?
— Зачем из Халхин-Гола, — отозвался Василий Васильевич. — Тут до озера Буир-Нур пятьдесят километров. Возможно, поблизости есть и колодец… — И помолчав немного, добавил: — А вы обратили внимание на город Тамцак-Булак?
— Конечно! Полторы мазанки да, наверно, десятка два — три юрт и палаток, — отозвался Солянкин.
— Баин-Тумен, если не считать нашего военного городка и аэродрома монголов, тоже ненамного больше, — заметил Холин, — а это, говорят, третий город по величине во всей Монголии…
— Бедная страна, — раздумывая сказал Василий Васильевич. — Если бы мы не вступились, японцы ее проглотили бы, как удав кролика.
Шум моторов привлек наше внимание. Тревожно оглядели небо и с любопытством стали следить за тем, как три И-16 производят взлет с места стоянки.
— Интересно, куда они полетели?.. — Красноюрченко сличил курс полета самолетов со своей картой. — Ясно куда: на Буир-Нур!
— Может, там уже идут бои?
— Пошли к командиру полка, там все узнаем.
Мы двинулись следом за Василием Васильевичем.
Вскоре эскадрилья перелетела на другой аэродром и вошла в состав 22-го истребительного полка, которым командовал майор Николай Георгиевич Глазыкин. Новую точку, как называли аэродромы в степной части Монголии, с воздуха можно было различить только по выложенному белому посадочному «Т», на который, как на плавучий маяк в открытом море, и вывел эскадрилью майор Герасимов. Спикировав на «Т», он показал нам место посадки и взял курс обратно, на свой аэродром.
Эскадрилью принимал командир полка. Он внимательно проследил посадку каждого самолета и, когда летчики собрались, похвалил:
— Молодцы! Приятно было смотреть, как вы дружно садились. Ну, располагайтесь, побеседуем.
Трава здесь была высокая, в разгаре цветения, и каждый, усаживаясь, с удовольствием вдыхал ее аромат. Солнце позолотило край неба. Все вокруг, словно устав от дневного зноя, затихло.
С опаской поглядывая на горизонт и на свои незаправленные самолеты, мы удивлялись, почему нас так близко перебросили к беспокойной маньчжурской границе. Вдруг покажутся в небе японцы, — мы ведь и взлететь не сможем?
С надеждой уставились все на нового командира полка. Он небольшого роста, энергичный, с моложавым лицом. Строгие, умные глаза внимательно прощупывали каждого. Видимо, командир прекрасно понял наше состояние.
— Не волнуйтесь! — Глазыкин взглянул в сторону Халхин-Гола. — Сегодня они уже в гости не явятся, поздно. А за ночь точка будет всем обеспечена. И горючим, и маслом. Спать будете в юртах, — он показал на еле заметные вдали светлые точки. — Там же для вас приготовлена и кухня. Скоро построят столовую.
«Нас ждали, о нас заботятся». — На лицах летчиков появились улыбки.
Объяснив общую обстановку, майор отпустил летный состав, а командира эскадрильи и меня оставил, чтобы коротко «ввести в историю» халхин-гольского конфликта. И вот что мы узнали.
С начала 1939 года японская военщина неоднократно устраивала провокации восточнее реки Халхин-Гол, часто нарушала границу Монгольской Народной Республики, а с 11 мая перешла к открытым военным действиям, сопровождая их массовыми налетами своей авиации. Одновременно японцы стягивали к границе значительные силы. Наше командование, выполняя условия договора о взаимопомощи, заключенного еще в 1936 году между правительствами Советского Союза и Монгольской Народной Республики, отдало распоряжение перебросить некоторые воинские части к району конфликта. Полк Глазыкина прибыл сюда 26 мая, чтобы усилить уже действовавших здесь истребителей под командованием майора Забалуева. Не изучив района, обстановки, почти ничего не зная о противнике, летчики с ходу вступили в боевые действия. Летать начали мелкими группами. В первом же бою шестерка наших И-16, поднимавшаяся из засады, подверглась нападению большой группы японских истребителей И-96. Три наших самолета было сбито.
— Жалко товарищей… Хорошие были летчики, — сказал майор Глазыкин.
28 мая 2500 японцев при поддержке бомбардировщиков перешли в наступление. Истребители Глазыкина немедленно поднялись в воздух. Группу из десяти И-15 повел Павел Афанасьевич Мягков. На подходе к Халхин-Голу на нее сверху напали японские истребители. Японцев было раза в два больше. Но ни один наш летчик не дрогнул, никто не вышел из боя. Предпочли смерть, но хвост противнику не показали. Никто на аэродром не вернулся: восемь из десяти погибли, двое, подбитые, сели в степи…
— Вот как печально кончились для нас майские бои, — резюмировал Глазыкин.
Из дальнейшего его рассказа мы узнали и о наземных боях.
На земле противника встретили две советские стрелковые роты и около трехсот монгольских кавалеристов. Японцам удалось потеснить наших, однако с подходом резервов наступление противника было приостановлено. Бросив на поле боя около 400 убитых солдат и офицеров, японцы отошли за государственную границу.