Войска, отличившиеся при взятии Хайлигенбайля, 25 марта были отмечены в приказе Верховного Главнокомандующего. В числе отличившихся была названа и наша 240-я дивизия. При взятии Хайлигенбайля более 7 тысяч гитлеровских солдат и офицеров попали в плен.
* * *
Утром 26 марта в паре с майором В. И. Скупченко я вылетел вместе с одной из первых групп штурмовиков. Сопровождение осуществлялось шестеркой истребителей: пара Як-9 — непосредственное сопровождение, пара — прикрытие, третья пара — я и Скупченко — ударная группа. Мы шли метров на 400–500 выше боевого порядка. [366] Боевая задача — штурмовать плавсредства в заливе.
Когда подошли к цели, я увидел впечатляющую картину.
Весь залив был забит небольшими судами, баржами, катерами, гребными лодками, плотами, сбитыми из бревен, сорванных дверей, бочек и всякого другого материала, способного держаться на плаву. Казалось, какой-то шквал вымел все это с прибрежной полосы на воду. Плавсредств было так много, что с первого взгляда трудно было определить, движутся ли они в определенном направлении или просто болтаются на поверхности акватории. Однако, если присмотреться, можно было сделать однозначный вывод: все, что находится в заливе, медленно ли, быстро, но стремится удалиться от берега к спасительной косе. Спасения на зыбкой водной поверхности гитлеровцам не было: над ней господствовала наша авиация.
В центре акватории болтался боевой корабль типа сторожевика. Вероятно, он шел на малых оборотах — кильватерной струи видно не было, поэтому казалось, что посудина не движется. Судя по всему, сторожевик использовался в качестве плавучей зенитной батареи. В воздухе я заметил 12 немецких истребителей Ме-109 и ФВ-190. Они барражировали звеньями на разных высотах. В местах погрузки войск и на косе Фришес-Нерунг просматривались скопления гитлеровцев, боевой техники и переправочных средств.
«Илы» действовали в основном по кораблю, с которого велся сильный зенитный огонь, и по баржам. А наши истребители, учитывая присутствие в воздухе противника, штурмовали попарно, обстреливая лодки и плоты. Часть боезапаса я приказал сохранить на случай воздушного боя.
Отработав, «ильюшины» легли на обратный курс. Когда вся наша группа удалилась от берега уже на значительное расстояние, нас внезапно атаковали восемь «фокке-вульфов». Одно их звено пыталось ударить по штурмовикам, но было встречено группой прикрытия, сорвавшей атаку. Другое объектом атаки выбрало нашу пару — меня и Скупченко. Так как я этих гитлеровцев видел, то внезапной атаки у «фоккеров» не получилось. Энергичным маневром мы вышли из-под удара и сразу же звеном завязали бой со всеми восемью «фокке-вульфами». Третья наша пара повела «илы» дальше. [367]
Имея двойное превосходство в силах, гитлеровцы не только приняли бой, но и весьма настырно и умело его вели. В течение десяти минут положение в воздухе оставалось напряженным. Наконец в одной из атак длинной очередью мне удалось подбить один «фокке-вульф». Он задымил и, теряя высоту, пошел к земле. Место падения ни я, ни мои летчики зафиксировать не смогли: бой продолжался с прежним ожесточением. Но вдруг гитлеровцы, как по команде, прекратили атаки и со снижением организованно вышли из боя. Я сразу решил, что подбитый мною «фоккер» упал: в ту пору немцы часто дрались до первого потерянного самолета. Обычно, как только они теряли машину, сразу уходили. Иногда им, конечно, приходилось драться и после этого, но, как правило, делали это они не по своей воле: наши летчики стремились не оставлять им шансов для спасения. Поэтому, когда на этот раз они вышли из боя, я сразу понял, что ФВ-190 сбит. Это тут же подтвердили летчики другой нашей группы, которые в тот момент приближались к нам.
С задания мы вернулись без потерь. Находясь под сильным впечатлением от всего того, что я видел над заливом, я тут же доложил об этом Т. Т. Хрюкину и высказал мысль о целесообразности перенацелить туда как можно больше авиационных групп. Командующий ответил, что он подумает, но тут же приказал мне немедленно выезжать к заливу с радиостанцией. «Используйте с наибольшим напряжением истребителей своей дивизии», — сказал Тимофей Тимофеевич. При этом он предупредил, что плановые задачи должны выполняться своим чередом.
Таким образом, моя инициатива привела к тому, что объем боевой работы, возложенный на дивизию, резко возрос. Я прикинул, во что обойдется возня с переброской радиостанции, и сказал командующему, что слишком много времени будет упущено. Нельзя ли, дескать, там на месте временно использовать чью-нибудь радиостанцию? Командующий разрешил воспользоваться радиостанцией воздушной армии, которая находилась в указанном районе.
— Вылетайте! — решительно закончил разговор Т. Т. Хрюкин. — Свою радиостанцию немедленно отправьте в тот же пункт.
Я отдал начальнику штаба распоряжение посылать в указанный район все свободные самолеты полков мелкими группами — там они будут получать от меня указания [368] по радио. Группы было решено посылать непрерывно с интервалом 10 минут, а радиостанцию отправить немедленно.
После этого я вылетел и пошел к заливу на бреющем.
Меня встречал офицер связи, который доложил, что радиостанция — в моем распоряжении и что он готов к работе.
Посадочная площадка — обычное поле — упиралась прямо в залив. Если говорить точнее, то располагалась она на небольшом мысу, который был вздернут над акваторией, как нос большого корабля. Вид на залив отсюда открывался превосходный. Все было видно как на ладони. На удалении 7–10 километров четко просматривалась и коса Фришес-Нерунг — вожделенный берег, куда устремились с побережья недобитые гитлеровцы. Слева от меня, в заливе, в этот час выделялось большое скопление плавсредств. В воздухе находилось звено истребителей противника. Сторожевого корабля уже не было.
Радиостанцию поставили на кромке мыса — отсюда обзор был наилучший. Появилась наша первая четверка, ведущий доложил о прибытии. Я предупредил летчиков о том, что в воздухе находится звено вражеских истребителей, и, зная, что по крупным плавсредствам действуют штурмовики, поставил им задачу бить по плотам и лодкам. Прицеливаться, сказал я, надо поточнее и огонь вести с коротких дистанций.
Так началась наша работа над заливом.
Летчики точно выполняли мои указания, и тут был обнаружен любопытный эффект: нервы у фашистов совсем сдали — как только они видели пикирующий истребитель, то, не дожидаясь очереди из пушек, начинали прыгать в ледяную воду. Причем прыгали не только с того плота или лодки, куда нацеливался летчик, но и с соседних. Поэтому при каждом заходе нашего самолета в воде оказывалось много фрицев. А шансов благополучно выбраться из ледяной купели было уже ничтожно мало. Думаю, что не одна сотня фашистов пошла ко дну в те часы. Для экономии боеприпасов я приказал чередовать боевые заходы с холостыми. Эффект от таких заходов был тот же: десятки гитлеровских солдат и офицеров прыгали в ледяную воду и шли на дно.
Не успела отштурмовать первая группа, подошла шестерка Як-9. Ведущий попросил разрешения обстрелять баржу, которая была нагружена ящиками (очевидно, с боеприпасами) и шла к нашему берегу. Я дал разрешение [369] и после третьего захода на барже стали рваться снаряды, затем последовал сильнейший взрыв, и посудина тут же пошла ко дну.
Подходили группы Ил-2, били по кораблям, небольшим транспортам и баржам, стоявшим под погрузкой. Все время чередовались наши истребители. В результате часа через три акватория была частично очищена от плавсредств. Тогда я переключил действия летчиков на прибрежные участки, где были места погрузки и выгрузки На нескольких, небольших пятачках побережья отчаянно оборонялись последние пехотные части хейльсбергской группировки, стараясь выиграть время и дать возможность остаткам войск хоть на сорванных с петель дверях удрать через залив на косу.