Александра мысленно представила себе мир без ледников: все горные склоны обнажены, долины мокнут и размываются водными потоками, прибрежные города поглощены поднявшимся морем, в тундре на севере Канады колосится пшеница, а американский Средний Запад превратился в пустыню, на которой с воздуха можно различить лишь едва заметные штрихи старых фермерских дорог.
В вестибюле отеля на озере Луиза в рамках висели фотографии местных пейзажей, какими они были около 1900 года, когда «Канадиан пасифик» заменила первые бревенчатые шале деревянным шато в викторианско-тюдоровском стиле, вмещавшим сотни гостей. На снимке, сделанном с передней террасы, за озером расстилается обширный ледник на горе Виктория, от которого нынче остался лишь малый огрызок. Александра обнаружила, что здесь невозможно обойти вокруг озера, как в Джаспере, потому что, прошагав вдоль берега около мили, уткнулась в завал из камней и поваленных деревьев; оставалось либо идти по верхней тропе до «уютного чайного домика» и «миниатюрного и живописного Зеркального озера», либо поворачивать назад, к необъятному шато. Она повернула назад, бдительно озирая окрестности: не появятся ли бобры, которые, если верить развешанным повсюду предупреждениям, здесь водились, но не увидела ни одного. Дорога была запружена постояльцами отеля, включая детей и людей в инвалидных колясках. Ее не слишком испугало, когда в ранних сумерках человек из Нэшвила, незаметно подойдя сзади, умерил шаг, чтобы идти с ней в ногу. Начинается, подумала она, не очень отчетливо представляя, что именно «начинается». Она знала, что люди всегда замечают, когда замечают их. Совпадающие колебания аур приводят к столкновению тел. Зазвучавший в ее ушах голос был сахарным от южной куртуазности — печальная музыка побежденных.
— Синева озера необыкновенна, не правда ли? — спросил Уиллард. — Даже в этом умирающем свете.
— Да, — осторожно ответила она. — Если не считать того, что все ледниковые озера имеют более-менее такой же цвет. В автобусе Хайди объясняла почему, но я не поняла. — Хайди всегда щебетала в микрофон, словно, как прежде, успокаивала пассажиров в самолете.
— Горная мукá, — констатировал Уиллард. — Ледники соскребают ее с камня, когда трутся о скалу. Мельчайшие частицы минералов. — Он растянул слово «мель-ча-ай-шие».
Его педантизм и самоуверенность разбудили в ней упрямство; она почувствовала, что просто обязана поспорить.
— Этот процесс не из тех, которые легко представить, — сказала она. — Почему горная мука должна делать воду более синей? И тот ледник, который мы вчера видели, вовсе не производил впечатления чего-то обо что-то трущегося. Он выглядел совершенно неподвижным.
Уиллард задумчиво помолчал, словно его подвергли суровой критике.
— Нужны века, чтоб образовалась мука, — наконец заметил он.
— Знаю, — уступила она, стараясь, в свою очередь, подстроиться к его шагу, и вдруг напугала и его, и себя резким вскриком — ей показалось, что она заметила бобра. Но то оказался всего лишь кусок коричневого торфа — силуэт, обозначившийся на фоне нереальной, обогащенной ледником синевы озера.
— Что-то случилось? — спросил Уиллард, вежливо встревожившись.
— Нет. Простите. Мне показалось, что я увидела бобра. Путеводитель сообщает, что они здесь водятся. Обещает, я бы сказала. В огромных количествах.
— Наверное, это бывает в определенный сезон. — Его ровный уважительный тон раздражал ее. Вероятно, почувствовав это, он спросил: — Из всего того, что мы видели, что произвело на вас наибольшее впечатление, Александра?
Это был тяжелый вопрос. На протяжении всего путешествия самым сильным ее ощущением было ощущение изолированного пространства вокруг. Отсутствие Джима отделяло ее прозрачным куполом — вроде тех, какими накрывают еду, выставленную на стойках в баре, — от всего, что она видела.
— Думаю, Уиллард, — сказала она, подстраиваясь под его осмотрительно-рассудительный тон, — рога самца-оленя, которого мы видели вчера на обочине шоссе, сразу после остановки у водопада Атабаска. Я и представить себе не могла, что они могут быть такими большими. Хайди назвала их вешалкой. Эта «вешалка», кажется, доходила до конца его спины и даже оттягивала ему голову назад, прямо страшно было, как бы она не сломала ему шею. Ак… ак… ак… эк… — Язык не слушался ее. Быть может, этот реинкарнированный Джим был колдуном? Поскольку он ничего не сказал, она добавила лепечущим голосом, какой бывает у женщин, смущенных мужским молчанием: — Представьте себе — носить на себе все это только для того, чтобы отгонять других самцов и защищать свой гарем. Сколько там Хейди сказала — до сотни самок?