Здесь, в канадских горах, не было видно ни машин, ни даже дорог, только рельсы и туннели, через которые поезд натужно тащил их все выше в горы, обрызганные золотом трепещущей осенней листвы.
— Это пик Робсона! — взволнованно сообщила мужу женщина, сидевшая позади Александры.
Австралиец, занимавший кресло через проход от нее, пытаясь выказать дружелюбие, повторил:
— Впереди пик Робсона, — словно она была не только одинокой, но и туговатой на ухо.
Другой голос, из-за его спины, не австралийский, менее энергичный, чуть тронутый акцентом, характерным для американского Юга, принялся объяснять ей — все остальные при этом внезапно сделались очень заботливыми, словно обращались с дефективным:
— Это самая высокая вершина в канадских Скалистых горах.
— Вот как? Уже? — воскликнула Александра и, сообразив, что прозвучало это глупо, попыталась перевести все в шутку: — Я имею в виду… я думала, что его приберегут напоследок.
Никто не засмеялся, может, не услышал или не понял ее шутки. Поезд как раз втягивался в длинный поворот, и сияющая вершина горы скрылась из виду за чащей осин; пик имел на удивление правильную форму — как пирамидка из детского конструктора, только белая.
— Какая у него высота? — громко поинтересовалась Александра, решительно настроенная побороть ощущение, будто ее здесь нет.
И снова вызвала к жизни утишающую интонацию.
— Почти четыре тысячи метров, — вызвался ответить австралийский голос.
Она затруднилась перевести эту информацию из метрической системы в понятную, но, позаимствовав немного ксенофобии у покойного мужа, вообще отказалась от попытки. Чуточку юго-американский голос понял это и пояснил:
— Это около тринадцати тысяч футов, мэм.
— Бог ты мой! — воскликнула Александра, начиная получать удовольствие от собственной неосведомленности. Она повернула голову, чтобы посмотреть на своего «просветителя». Тот оказался долговязым, как Джим, с худощавым лицом, покрытым глубокими складками, и с усами, достаточно длинными, чтобы кончики чуточку свисали. Его одежда — вылинявшие облегающие синие джинсы и рубашка в красную клетку с длинными рукавами — тоже напоминала о Джиме.
— Благодарю вас, — сказала она более тепло, чем намеревалась. Возможно, этот мужчина с печальным достоинством в облике был вдовцом. Или пребывал в ожидании, что какая-нибудь «неходовая» жена составит ему компанию в этом экскурсионном вагоне.
— Пика Робсона нет в программе нашего тура, — втолковывала Александре сидевшая у нее за спиной жена, она говорила ей прямо в ухо проникновенным, немного раздражающим голосом. — Он находится в другом национальном парке, не в Джаспере.
— Похоже, я плохо выполнила домашнее задание, — покаянным тоном ответила Александра, испытывая приступ гнева — застарелого, несдерживаемого, ведьмовского, убийственно-безумного гнева, который, как ей казалось, она давно переросла. Почему у этой женщины, заурядной и сварливой, судя по голосу, есть живой муж, а у нее, Александры, нет, и почему она сидит здесь, со всех сторон открытая для благожелательного вторжения чужих людей?
— Я тоже так делаю, — ободрил ее австралиец. — Учусь по ходу дела. Это моя жена загодя читает книжки.
— И следит за тем, чтобы не забыть билеты и паспорта, ленивый засранец, — шутливо парировала его жена натренированным тоном завзятой жалобщицы.
Поезд, катившийся более гладко, чем американские поезда, поскольку Канадские национальные железные дороги клепает и поддерживает в хорошем состоянии правительство, продолжал, рассекая носом воздух, забираться все выше к небу. Пик Робсона снова появился над линией деревьев, теперь его белизна была исчерчена черными полосами — лишенными снежного покрова заплатами, граненными так, словно пик был до некоторой степени высечен, как кремневое орудие первобытного человека. Пронзительно-кобальтовая синева открыточного неба давила на эти вогнутые контуры, пока пик не исчез снова за волнами желтой листвы.