Столь печальный конец нашего длительного романа принес мне мучительные головные боли и тяготы холостяцкой жизни. Я заканчивал учебу, которая изрядно затянулась, если учесть, что в этот срок вошли семилетние скитания по свету. То было время одиночества, поисков себя и денежных неурядиц. В те недели, когда мы с Ив жили в постоянной борьбе, пытаясь обрести хоть какое-то подобие равновесия, я погружался в состояние гиперманиакальной деятельности, пытаясь во что бы то ни стало вырастить грибы. А потом, когда мы расстались окончательно, совершенно забросил это дело и целыми неделями просиживал, уставясь в стену, или часами бродил по холмам Беркли и Земляничному каньону.
Однажды, вернувшись с одной из долгих, наполненных раздумьями прогулок, я вспомнил о забытом эксперименте, в котором опробовал новый метод выращивания грибов на грядках из стерилизованной ржи. Теперь грядки в маленькой заброшенной теплице на заднем дворе наверняка пересохли или наоборот загнили. "Нужно очистить теплицу и опорожнить экспериментальные грядки, - подумал я. - Если я это сделаю, то, может быть, и моя до невозможности сумбурная и несчастливая душевная жизнь тоже начнет очищаться". Я не заглядывал в теплицу уже больше двух недель. Дверь разбухла и с трудом поддалась, издав душераздирающий скрип.
И что же? Передо мной красовались десятки, сотни огромных, образцовых экземпляров строфарии Мои мысли бесцельно блуждали в потемках души, а они тем временем росли и хорошели, пока не достигли совершенства. Я просто купался в алхимическом золоте! Из гиперпространства мне на помощь снова явились легионы эльфов. Спасен! Я опустился на колени и стал осматривать один великолепный экземпляр за другим, а слезы радости так и струились у меня по щекам. Теперь я понял: договор все еще не расторгнут, самое главное приключение впереди.
Я продолжал работать в тесном контакте с Деннисом - он к тому времени вернулся в Боулдер, - и через несколько недель мы убедились, что при использовании новой методики прекрасная строфария не только растет и созревает, ее к тому же еще и выращивать гораздо легче, чем те съедобные виды Agaricas (пластинчатые грибы), которые продают в овощных лавках. Все это мы обсуждали в бесконечных телефонных разговорах.
Начиная с весны 1975 года мой запас строфарии никогда не иссякал. В мой мир, унылый и тоскливый, внезапно вошел усовершенствованный метод выращивания того самого организма, который четыре года назад открыл перед нами измерение контакта. Из спор, собранных в Ла Чоррере, теперь, вырабатывая псилоцибин, бешено росли грибы - прямо у меня дома! Весной я несколько раз экспериментировал с малыми дозами. Ощущение покоя и легкости, которые я связывал с безмятежными днями в Ла Чоррере, несомненно вернулись, как и голос учителя,, и возобновление контакта с некой космической организацией, преследующей разнообразные цели.
Всю весну и лето 1975 года я принимал грибы в дозах по пять граммов сухого вещества или по пятьдесят свежего; периодичность приема я установил, исходя из соображений благоразумия, что составляло один раз в две недели. Каждое из этих событий становилось для меня уроком упоительными, обжигающим прыжком в океан мыслеобразов. Собственный разум расстилался передо мной топологическим множеством, он приглашал побродить, разглядывая мысленные сплетения прошлого и будущего, которое представляет собой каждый человек. В этих видениях мне благоволили инопланетные существа и транслингвистические эльфы. Я живо ощущал древний возраст гриба, его глубокое понимание игры исторических сил во множестве цивилизаций на протяжении тысячелетий. В зримых образах преобладали картины прошлого и будущего.
Однажды я очутился на холме, в толпе народа. Оттуда открывался вид на волнистую
равнину. Мы находились внутри космической колонии - то было сооружение цилиндрич
еской формы диаметром в несколько миль, где огромные застекленные пространства перемежались с сельскохозяйственными угодьями и городами, разбросанными по дну долин. Откуда-то мне было известно, что в том будущем, куда я заглянул, в таких цилиндрических мирах живут сотни миллионов людей. Планеты-муравейники, населяющие галактику в воображении наших писателей-фантастов, оказались воссозданы в шаре диаметром всего лишь двенадцать световых часов, в центре которого находилось Солнце. Тысячи независимых сообществ, заключенных в этом шаре, следовали своей судьбе и своей эволюции, тысячи независимых цилиндрических миров роились вокруг огромной энергетической печи - Солнца. Какой же могущественной, бесконечно созидательной силой стало человечество, вырвавшись за пределы своей планеты! Через огромные окна я видел, как создаются новейшие сверкающие обсидианом аппараты, - аппараты, сотворенные, чтобы бросить вызов ошеломляющим расстояниям, что лежат между нами и солнцами Кентавра. Передо мной развертывались сцены подготовки звездолета к старту. В ушах у меня звучали Коплендовы "Фанфары для простого парня". Бывали случаи, когда я видел иные варианты будущего, в которых мудрость гриба не была сплавлена с безудержным экспансионизмом человеческого рода. Я видел планету, населенную сообществом симбионтов - организмов, в которых сосуществовали рабы-труженики и орудия труда. Видел жизнь североамериканского общества на протяжении нескольких сотен лет переворотов и политических перемен картину, напоминающую огромный театр военных действий. Сращение фашизма и демократии, как ярмо повисло на шее Северной Америки. Снова и снова кошмарный фашистский режим полицейского государства грязным пенящимся валом набегал на чаяния народных масс, и снова и снова народная смекалка противостояла глупости угнетателей. Люди поднимались на кровную, неистовую борьбу, стремясь отвоевать место для будущих поколений, чтобы те смогли предпринять попытки демократических преобразований общества.
Гриб постоянно возвращался к одной теме: он утверждал, что ему ведомы пути эволюции и потому он благожелательно настроен к симбиотическому союзу с теми, кого он называл "человеческими созданиями". Он стремился передать мне свое понимание того, как устроен мир, понимание, которое развивалось на протяжении миллионов лет сознательной жизни у него, разумного организма, распространяющего свой вид в галактике. По его утверждению, гриб - более древний биологический вид, и в качестве такового он предлагает свой зрелый опыт энергичной, но наивной младенческой расе, которая впервые стоит на пороге космических полетов. Наблюдая, как наше воображение стремится ввысь, пытаясь представить, что где-то в усеянной звездами галактике существует некое Иное, это Иное открывается нам в псилоцибиновых видениях как аспект нас самих. Феномен строфарии дарует нам встречу с разумной и внешне чужеродной формой жизни, правда, не такой, как мы ее себе обычно рисуем. И тем не менее это разумная форма жизни, хоть и чужеродная. Наша поп-культура предчувствовала даже столь неожиданный поворот событий, хоть зачастую и в свойственном ей комическом духе. В низкопробном кинобоевике "Нашествие людей-грибов" - очередной коммерческой дешевке, состряпанной той же командой, которая осчастливила нас "Годзиллой", присутствует следующая финальная сцена: группа японских ученых, ведущая исследования где-то в Азии, в непроходимых джунглях, неузнаваемо преображается, превращаясь в компанию поющих грибов.
Только застарелое невежество может привести к выводу, что разумные инопланетные существа хотя бы отдаленно похожи на нас. Эволюция - это нескончаемый поток форм и вариантов приспособляемости к конкретным условиям среды; в еще большей степени это относится к культуре. Гораздо более вероятно, что чуждый разум предстанет перед нами в едва узнаваемом облике, а не ошарашит нас внешним сходством с человеком и близким знакомством с нашей грубой технической цивилизацией. Можно предположить, что виды, доросшие до межпланетных полетов, обладают глубокими познаниями в генетике и функции ДНК, а потому вовсе необязательно, что они явятся нам в том облике, который им придала эволюция, свойственная жизни на их родной планете. Вполне возможно, они могут принимать любой облик, который пожелают. Гриб, привыкший перерабатывать неживую органическую материю, раскинувший под землей тонкую, как паутина, сеть мицелия, кажется организмом, созданным для того, чтобы соблюдать буддийскую заповедь ненанесения вреда и невмешательства в окружающую среду.