И хотя прекрасна моя девушка, красота Гвендолин не может не превзойти ее красоту. И не только красоту я наблюдаю в Гвен, но кое-что большее, чем просто красивая внешность. Нет, это не то, о чем вы подумали. Конечно же, это не ее дикое поведение. А то, что хранится в ее сердце, готовясь выйти наружу. И я искренне надеюсь, что произойдет это не в старости, когда мой пепел уже развеет ветер по всему миру, а в скором времени. Будь я помладше, однозначно бы добился ее в подростковом возрасте. Но дорасти она до своих жалких шестнадцати лет, мне перевалит за сорок. И тогда мне, возможно, доступны будут лишь те леди, с которыми я смело оглашу девиз: «Будем счастливы! И умрем в один день!». Вряд ли нужно объяснять, почему я не мечтаю о дне, когда жизни наши с Гвен обрушатся. Все и так предельно ясно. Если это, конечно, не трагедия, катастрофа, авария. Но тогда это уже скорее пессимизм, нежели оптимизм. А я бы предпочел жить оптимистично. Так проще, согласитесь.
Спустя еще, скажем, полчаса, малышка успокоилась: перестала задавать вопросы, без умолку чесать языком, ерзать, как уж на сковороде. Однако сейчас я бы предпочел бодрствовать, чем спать. Обычно, когда я не ложусь вообще, чувствую себя гораздо лучше, чем когда ложусь на час, другой.
И снова к Гвендолин. Она лежит напротив меня, хлопая своими глазами, и слегка подобрав под свое тельце одеяло. Уже сейчас я могу увидеть ее, понять, что она требует своим взглядом (или же вовсе удовлетворена всем). Мои глаза не хотят закрываться, в отличие от слипающихся глаз Гвен.
― Поспи, ― предлагаю ей я. ― Разбужу, когда нужно будет уходить.
Но в ответ она лишь мотает головой, не издав ни одного звука (похоже, ее энергии иссякли). Но это к лучшему. И хотя спокойная Гвендолин мне нравится до одурения, эмоциональная Гвен также одурманивает мое сознание. Ведь именно в таком состоянии она напоминает мне свое поведение в «мишкины вечера» (так мы с ее братом называли пьесы о похотливом медведе). Она радовалась, визжала и смеялась. Что ж, этого было достаточно, чтобы мое настроение поднялось до самого максимума. Странно, что детей я недолюбливаю, а вот для Гвендолин пришлось сделать исключение (хотя не было у меня никакого выбора: полюбить ее или нет). Это произошло непроизвольно.
― Я не хочу спать.
― А ты постарайся захотеть, ― на выдохе разочарования произношу я.
Стоит отметить, что у меня не получается в упор глазеть на нее, когда она глазеет в упор на меня. Я ощущаю некую неловкость, хотя она того же не ощущает, видимо. Но этой девочке позволительно абсолютно все, как считает ее благородная душенька. А разве нет?
― Я не буду спать, если не захочу. И буду, если захочу. Неужели непонятно?
― Я бы тоже мог так ответить в лесу, когда ты клеилась ко мне с просьбами о помощи. И думаю, нужно было так и поступить.
Засмущавшись, она ярко улыбается и утыкается лицом в подушку, которая, наверное, уже пропитана ее слезами и соплями. Тихо похихикивая, девочка вздыхает и снова показывает мне свое личико, но на этот раз она предпочитает промолчать (и правильно). Сейчас слово будет за мной.
― Тебе следует поблагодарить меня, а не разговаривать со мной как с подружкой.
― Я не разговариваю с тобой как с подружкой! ― возмущается она, перебив меня. ― Я просто перенервничала, устала и вообще мне кажется, что я тебя слишком хорошо знаю, чтобы разговаривать с тобой на равных.
― Да, мы знаем друг друга довольно хорошо, ― добавляю я. ― Но даже это не дает тебе право не слушаться. Ясно?
Закатив глаза, девочка отворачивается с надутыми, от обиды, щеками и нахмуренными, от злости, бровями. Из приоткрытого окна подул прохладный, утренний ветер, и раскутанное тело Гвендолин стало покрываться мурашками от холода. Удобно было, когда спала она в теплой одежде. Всегда знаешь, что ребенку тепло. Но сейчас ― непонятно. То ли жарко от злости, то ли холодно от ветра. Улыбнувшись уголком губы, я нежно укрываю ее одеялом, беспокоясь о дискомфорте, который она может испытывать.
Наверное, я вспоминал ее младенчество раз сто за сегодняшнюю ночь, но не вспомнить еще раз я не могу. Все то, что связывало нас, за долю лишь секунды появилось в голове: образы, диалоги, движения и прочие тонкости. Младенец лежал на моих коленях, бодро шевеля своими ножками и ручками. Мимика была весьма переменчива, как погода осенью: стоило лишь отвернуться, как на смену ясной улыбки приходила пасмурная печаль. И я бы отдал все за то, чтобы печаль эта не появлялась никогда в ее жизни.
Прошли годы с того последнего момента, когда были мы близки. И сейчас осознание того, что она совсем рядом (меньше двадцати сантиметров, если быть точным), я ощущаю себя королем всех королей королевского сна короля. Прикрыв глаза, я прикасаюсь губами к ее затылку и на секунду задерживаю губы на ее волосах, запах которых весьма странен: запах болота, перекрещивающийся с запахом пончиков. Нет, скорее чего-то сладкого. Должно быть, это эхо шампуня. Впрочем, отстранившись, моя голова плюхается на подушку, а сознание успокаивается от одной лишь мысли, что она снова рядом. Пусть даже не надолго.
========== X. Gwendoline ==========
― Похоже, кого-то стоит окатить ледяной водой для полного пробуждения.
Пелена сна рассеивается, и перед собой я могу увидеть высокого, крупного телосложения, мужчину. И кстати, полуголого. Хм, а титьки у него все же выросли. Но жаль, что сказать ему это не могу. Он не понимает шуток, а в частности моего черного юмора. Хотя, может это все из-за усталости. Со мной такое часто бывает! Вот сидишь на последнем уроке, пишешь лекцию, и просто не хочется ничего слышать, ни о чем думать, ни с кем говорить. Но как назло тебя все равно вызывают к доске, хотя в классе целый лес рук. Справедливость! Что еще я могу сказать? Вот и тут также. Мы с ним устали, и скорее всего, в настоящее время он просто не понимает, что такое «веселье».
― А-а-а? ― потягиваюсь, пытаясь не зевнуть (и хотя все равно зеваю).
― Поднимайся. И поскорей. У меня через час встреча, а тебя не могу разбудить уже двадцать минут.
― Я спала, ― вскидываю брови, ― думаешь, что я слышала тебя?
― Слушать надо ушами, а не задницей, ― наигранно улыбнувшись, он направляется к двери.
― А у тебя сексуальная улыбка, ― замечаю то, что уже давно должна была заметить.
Кстати, об улыбке! Мой парень улыбается поразительно уродливо. Улыбка ― явно не его фишка (в отличие от Эрика). Когда мы гуляли с ним в последний раз, он улыбался, как будто ему надрочили перед прогулкой. Выглядело это нелепо, ведь с ним шла я. И мне совсем не хотелось, чтобы люди думали, что я знаю этого дауна с улыбкой до ушей.
― Этим не можешь похвастаться ты, ― с этими словами он покидает спальню.
Люди! Не верьте ему! У меня очень красивая улыбка, и почти все говорят, что мне идет, когда я смеюсь и улыбаюсь. А сказал он это лишь потому, что в действительности я ему понравилась, но он не может мне признаться, потому что я слишком мала для него. Ну, право слово, какому мужику хочется идти за ручку с малявкой вроде меня? В классе я самая мелкая. И в плане возраста, и в плане телосложения. Но ведь многие люди именно за это меня и любят.
Тяжело зевнув, я переворачиваюсь на другой бок и снова расслабляюсь, поддаваясь чарам сонливости. Знаете, когда тебе позарез нужно вставать, но сон никак не может тебя отпустить, ты брякаешься лицом в подушку, надеясь еще на минуточку благополучного сна.
В моих интересах, по большей степени, не поспать лишнюю минуточку, а побыть в этом месте еще какое-то время. Мне всерьез кажется, что я должна быть здесь, с ним (а не в школе). Может быть, я сошла с ума, но сегодня же я рву отношения с парнем. Давно собиралась, но никак не могла решиться. Но поставив на свое место Эрика, я поняла, что он уже давно бы изолировал себя от этой амебы.