Эрик, Эрик, Эрик. Сейчас весь мой мозг переполнен его именем. Ну и им самим тоже. Почему-то мне кажется, что я прожила с ним целую вечность. И что еще одна вечность у нас впереди. Не подумайте, что я извращенка, вешающаяся на плечи парней, но к нему я готова даже прилипнуть! Меня не пугает, что выглядит он старо (хотя, я не знаю, сколько ему лет. Может он и правда старик). Но все это неважно, как ни странно. Важно лишь то, что он действительно понимает меня так, как не мог понять никто. И проявляется это вовсе не в словах, поддержке, а в воображаемой духовной связи, которой я раньше не замечала. Может быть потому, что не знала его. О боже: «Воображаемой духовной связи». М-да. Никогда еще не слышала от себя подобного.
***
― Я с кем разговариваю? ― повышается голос, и бас доносится до меня, как крик великана до муравьишки.
― Да со мной, со мной, ― нехотя поднимаюсь, осознавая, что снова утонула в сон.
― Высохшая одежда рядом, ― он кивает на кучку моей одежды, лежащую на кровати, рядом со мной, ― завтракать будешь?
О, кстати о завтраке. Я предпочитаю что-то легкое, малокалорийное и не горячее. Да-да, вам не показалось. В этом мире есть люди, которые едят суп на завтрак, а иногда макароны (промолчу по поводу каши. Ее за еду я не считаю). И уверена на все сто процентов, что Эрику нравится тяжелая пища на завтрак, обед и ужин. Не удивительно! Все здоровяки питаются горячим мясом и протеиновыми таблетками, а иначе, откуда ж такие руки-мутанты? Бицепс больше, чем мое бедро!
Лично я предпочитаю салат. Вполне подходит для вегетарианок (вроде меня) и для тех, у кого инстинкт ― быть в форме. Но сейчас я конкретно о жирных бабах, как моя нянька. Мужики ― отдельный разговор, со своими нюансами. Не представляю, как можно запустить свое тело до такой степени, чтобы не справляться с ним. Знаю я одну женщину в городе. Весит она более двухсот кило (если за триста еще не перевалило). Можете себе представить, как это? Лично я не могу. Мой вес не превышает сорока пяти кило, и я вполне довольна этим. Странно, что некоторые курочки кудахчут за моей спиной о моей красоте и стройности. Неужели заняться нечем?
― Затормозила, ― слышу его голос и вскидываю брови.
― Чего? ― вырывается из моих уст.
― Жрать будешь?
― Жрут только свиньи, ― пододвигаю к себе свою одежду, ―, а я кушаю. И кушать отказываюсь. На этот раз.
― Что ж, ― расправив плечи, начинает он, ― этим утром другой возможности не будет.
И покидает спальную комнату.
========== XI. Gwendoline ==========
Пробыв еще какое-то время в его квартире, наступает пора покинуть это родное место. И также покинуть его общество. Я была весьма настойчива, когда упрашивала его навещать меня. Лучше вам не знать, какой я бываю, когда мне что-то нужно. И он все равно говорил «нет», добавляя к этому слову несколько восклицательных знаков. Меня поражает его нежелание видеть меня. Если бы я была ему столь противна, он не стал бы впускать меня в свою спальную комнатку, не проявлял бы каких-либо чувств, да и вообще, не подобрал бы меня в лесу. Но более того, мы отлично провели время, делясь друг с другом тайнами. И сейчас, после того, что было, он сообщает мне, что не сможет навещать меня.
Становится неловко от того, что возможно, я слишком докучала ему сегодня. И хотя он не говорил мне об этом, я не смогла почувствовать своей надоедливости. Но разве я должна была держать интерес к нему в себе? Я должна была запереть в себе все то, что чувствую? Нет же, я поступила бы неверно. Я не должна лгать тем, кто дорог мне. А он, в свою очередь, должен быть откровенен со мной, какими бы ни были обстоятельства.
― Я тебе так надоела?
― Нет, ― отрезает он, ― дело не в этом.
― В чем же?
― Ты поймешь это, ― с этими словами он подходит к двери, а затем отпирает ее, ― конечно же, ты поймешь.
========== XII. Eric ==========
Утренняя влага напоминает мне те ощущения, что испытывал я во время утренних приключений. Все было достаточно спокойно, чем вы себе можете это представить. Зачастую, я предпочитал совершать пробежки по утрам (хотя большинство моих друзей предпочитало бегать на беговых дорожках, даже не выходя из квартиры). Но я получал истинное удовольствие лишь от пробежек на свежем воздухе. Свежем воздухе, что так пахнет свободой.
Яркие лучи раннего солнца играют на лице Гвендолин, заставляя ее морщиться и жмуриться. Да, эти гримасы мне особенно знакомы. Загораживая одной кистью руки свое лицо, девочка начинает отставать от меня, отчего мне приходится замедлить шаг, не отпустив ее руки.
― Солнце светит не настолько ярко, чтобы прятать свое лицо, ― обращаюсь к ней.
― На меня оно светит по-другому, ― буркнув, опускает голову и идет дальше.
Чувствуя, что она не желает, чтобы я видел ее лица (что ж, причина вполне понятна), я вынужден зажать и удержать кисть ее руки так, чтобы та не смогла двигаться дальше. Ее рука чуть потная, но, тем не менее, не выскользнула из моей кисти. Притянув ее к себе, я небрежно хватаю ее подбородок кончиками своих пальцев, и приподнимаю так, чтобы все тайны были раскрыты. И правда, увидел я то, что вполне было очевидно: мокрыe, от слез, глаза.
Благодаря пустоте улиц, я могу рассчитывать на откровенный диалог с ней. Чужое присутствие не пугает меня, нет. Дело в том, что в присутствии лишних ушей я не в состоянии быть откровенным, как бы сильно я этого ни хотел. Я привык быть честным лишь с теми, кому я действительно доверяю. И с теми, кто того поистине заслуживает.
― Могу я узнать причину наводнения в твоих глазах? ― интересуюсь я, слегка улыбнувшись, стараясь подбодрить и ее, и себя.
― Ты знаешь.
Она права. Я прекрасно знаю, что происходит. В младенчестве она часто ревела, когда подходило время для расставания (хотя бывало это не так часто). И я понимал, что этот ребенок привязался ко мне, более того, привязал к себе меня. И сейчас, вернув эту девочку ее законным представителям, я поступлю не совсем правильно. Возможно, вы сочтете меня грязным чудовищем, если я признаюсь, что будь чист лист, ― забрал бы ее с собой. Но лист моей жизни далеко не чист. И я категорически против того, чтобы даже разбавлять тяжелую нашу ситуацию короткими свиданиями, на которые она уговаривала меня этим утром.
― Дождавшись, ты получишь все, что только пожелаешь, ― говорю ей, снова перейдя на шаг, направляясь в офис ее отца.
Внутренний голос подсказывает, что сейчас следует переждать все жизненные катаклизмы: ее переходный возраст, мои временные, надеюсь, проблемы, да и вообще все то, что происходит в наших жизнях необходимо просто пережить, не зацикливаясь на этих событиях, дабы уцелевшими воинами добраться до часа, когда настанет наше время.
***
Пришло время отпустить ее, как мать отпускает ребенка во взрослую жизнь. Гвендолин прижимается ко мне своим телом, проявляя чрезвычайное желание остаться со мной. Я могу похвастаться точно таким же желанием, хотя ему, пока что, сбыться не суждено.
Внезапно вспомнив о взятой вещице из моей пыльной квартиры, я ставлю крошечную Гвендолин на ближайший бордюр высотой сантиметров тридцать, который. Теперь она чуть выше своего роста, далеко несвойственного детям ее возраста. Но это нисколько не затемняет ее красоты. Она прекрасна, кто бы что ни говорил. Нежно взяв ее кисть в свою шершавую ладонь, я надеваю на ее руку браслет, хозяином которого является ее покойный брат.
Он пришелся ей впору, что весьма обрадовало меня. Поцеловав ее руку, я спускаю ребенка с бордюра, и мы идем дальше. Расстояния осталось не так уж и много, как кажется, а расставание все ближе и ближе. Это неизбежное явление. Настолько же неизбежное, как и смерть. Я принял этот факт, проявив немало мужества (именно в умении ожидать своего проявляется настоящая сила), и продолжаю хранить надежды, что Гвендолин также мужественно преодолеет эту преграду, называющуюся «время».
Сможем ли мы с ней обрести друг друга через года? Что ж, вполне возможно.