Я киваю и приближаюсь к нему.
― Меня зовут Гвендолин, кстати, ― говорю я ему так тихо, что боюсь, что он не услышит меня. Он молчит. Значит, точно не услышал. Вздохнув, я медленно иду дальше. ― А как тебя зовут? ― осмеливаюсь спросить я, хотя не рассчитываю на ответ.
― Эрик, ― отвечает он.
Я улыбаюсь и молча иду за ним.
========== IV. Eric ==========
Темно, хоть глаз выколи. И черт меня дернул связаться с этой беспомощной калекой. Боковым зрением замечаю, что она медленно плетется, и замедляю шаг.
― Ну, ты скоро там, беспомощная? Или тебя оставить тут?
Перепуганный взгляд, и она идет быстрее, а я ухмыляюсь. Захотела в город ― пусть терпит. Не понесу же я ее на руках. Через пару минут мы выходим к железнодорожным путям, шпалы которых напоминают мне мертвые тела одиноких, задушенных змей. Как ни странно, поезда не слышно. Я ожидаю его прибытия через пять или десять минут, может быть, хотя, по правде говоря, и понятия не имею, когда он прибудет.
― И все же надо было выучить это расписание, ― тихо бормочу под нос.
― Что? ― мой слух режет ее голос.
И до чего же он у нее писклявый, лучше бы она ничего не говорила. Понятия не имею, почему я желаю ее молчания. Проблема не только в том, что ее голос писклявый. Проблема кроется в чем-то другом. Этот голос напоминает мне нечто странное. Нечто-то, что мне только предстоит пережить в дальнейшем, прячущимся за горами, будущем. Это странное чувство таится в ее голосе, хотя может означать что угодно.
― Не с тобой говорил, ясно? Сядь и жди, ― обращаюсь я к Гвендолин, чье имя вспарывает швы моего прошлого.
Гвендолин. Одно ее имя заставляет меня вспомнить ребенка, которого я держал на своих руках, тихо убаюкивая и покачивая. Этот ребенок был не просто младенцем, как для многих, этот ребенок был для меня источником счастья, которое я испытывал при каждом соприкосновении с ее руками, ногами и затылком. Но сейчас передо мной не маленький ребенок, одетый в миленький комбинезон, передо мной незнакомая мне девочка, по имени Гвендолин, которая садится на камень и начинает ковырять свое кровавое колено.
― От того, что ты расковыряешь рану, твое колено не заживет, ― вздохнув, обратился к ней.
Не прошло и секунды, как вдали послышался тяжелый гул приближающегося поезда. Этот гул словно говорил нам, что пора готовиться к прыжку, и я готов, как всегда. Единственная проблема, ― сидящая на камне малявка, которая не осознает, что единственный способ оказаться внутри вагона ― совершить прыжок. Должно быть, этот способ придется ей не по нраву, особенно сейчас. Но, к моему сожалению, поезд не остановится, а лишь замедлит ход.
― Поднимайся. Нужно будет прыгать, ― говорю я ей, но она делает испуганную гримасу и мотает головой, как я и думал.
― Но я не могу и шага нормального сделать.
Мне прекрасно известно, что она сейчас опять захнычет, если я настою на своем. Подойдя к ней и, встряхнув ее как следует, чувствую, что она намертво вцепилась в мою руку и ждет. Показался поезд, и я начинаю бежать, ощущая повисшую на моей руке Гвендолин. Из-за этой обузы я еле добегаю до последнего вагона и, закинув ее, запрыгиваю сам. Все произошло слишком быстро, и только сейчас я осознаю всю опасность и безумность произошедшей ситуации. Я мог иметь неосторожность не удержать ее. Но все позади. Дверь закрыта, и мы оба в вагоне. Гвендолин забилась в противоположный выходу угол и уже медленно подымается на ноги. Я располагаюсь неподалеку от нее, и при свете тусклой лампы бросаю на нее свой взгляд. Влажные локоны ее светло-русых волос прикрывают глаза того новорожденного создания, которое я держал в своих дрожащих, от бушующей во мне страсти, руках. Когда она убирает свои волосы за спину, я окончательно погружаюсь в ее прекрасные очи, в которых узнаю ту самую Гвендолин, которая побуждала во мне желание жить, ярко улыбаясь и громко хохоча над своей любимой игрушкой ― маленьким, плюшевым, мишкой. Я подарил его ей, как последнее воспоминание из детства. Несчастливого детства, я бы отметил. Эта игрушка, которую я даровал Гвен, была единственной игрушкой моего детства. И все, что оставалось сделать мне, чтобы окончательно распрощаться с детством, ― покончить с этой жалкой игрушкой, дразнящей во мне чувство зависти к другим детям, чье детство удалось на славу. Этот подарок пришелся по нраву моей юной подружке, она приняла это дарование и с тех пор радовалась, когда мы с ее старшим братом устраивали кукольное шоу с участием злобного медведя, похитившего невинную девчонку, отправившуюся в лес.
Гвендолин медленно, но уверенно встала на ноги, даже не подозревая, что на ее смотрит тот самый человек, который питал к ней таинственные чувства на протяжении ее первого года жизни с небольшим хвостиком. Поезд поворачивает, и Гвендолин, не сохранив равновесие, летит на меня. Поворот был не столь резким, устоять было можно вполне.
― Тебя хоть ходить научили? ― спрашиваю, пытаясь отстранить ее от себя.
Виноватый взгляд сверлит меня так, что я отворачиваюсь и смотрю в окно. Черный квадрат. Ничего не видно. Скорость невозможно ощутить, и если бы я был глух и не знал, что мы в движении, то вероятно, посчитал бы, что мы стоим на месте. Гвендолин садится на свою пятую точку, аккуратно поднимая колено, и устраивая его удобней.
― Почему ты согласился помочь мне? Ты же был занят.
― Игра шла под конец.
― Так почему? ― настойчиво требует ответа.
― Завтра утром у меня есть дела в Эрудиции. И не только у меня, ― ухмыляюсь. ― Но это неважно. Это единственная причина, по которой я согласился.
Откровенно заулыбавшись, она кладет свою голову на мои колени. Я поднимаю бровь в недоумении, потому что до нее никто не позволял себе это. Уже было, решив убрать ее голову с моих ног, я замечаю, как она зевает и поднимает взгляд на меня. Тот самый взгляд, который пронзал мою душу одиннадцать лет назад. Взгляд новорожденного, дивного ангела, спустившегося с небес, чтобы спасти меня, тонущего в кромешной тьме.
― А сколько еще ехать? ― нарушает тишину вопросом.
― В районе тридцати минут, ― удовлетворяю ее любопытство.
Я чувствую телом, как она положила свою тонкую руку на верх моей ноги и устроилась удобней. Удобней для себя, конечно же, а не для меня. Но постепенно все яркие и контрастные чувства исчезли, уступив размышлениям. Я даже не поинтересовался ее родителями, чтобы точно быть уверенным в том, что это именно та Гвендолин, которую я знал. Ее глаза все рассказали, и теперь ответ очевиден мне. Да, это именно та девочка, с которой меня связывает не только мертвая дружба с ее братом, но нечто другое. То, что невозможно объяснить. Это не подвластно мне, как бы я ни старался скрыть своего интереса к ней.
Что ж, в ее распоряжении очень много лет, чтобы реализовать себя в этом обществе: найти подходящего мужчину; завести детей; начать карьеру. Но для меня врата в новую жизнь без мыслей, таящих в себе мою Гвендолин закрыты с тех пор, как я впервые увидел ее. Меня связало с ней что-то то, что не дает мне покоя даже сейчас. Каким бы ни было мое желание провести с ней всю свою жизнь, истина мне известна: я не для нее, разумеется. А она не для меня.
Моя дикая фантазия разыгралась при наплыве стольких воспоминаний. Думаю, что это скоро закончится и все вернется на свои прежние места. Я лишь помог добраться ей до города. И не думаю, что это как-то отразится на моей дальнейшей жизни. Я продолжу свои отношения с теми девушками, которые интересны мне, сохраню свою работу, знакомства с нужными людьми. «Эта ночь ничего не изменит» — подумал я и закрыл свои глаза с намереньем погрузиться в недолгий сон, который поможет скоротать время и отвлечься от безумных и абсурдных мыслей.
========== V. Eric ==========
Неожиданно вынырнув из неглубокого сна, я обнаружил мелькающие из окна огни города, свет фонарей и костры огня, разведенные изгоями. Все обрело иной оттенок, отличный от того, который сопроводил нас с Гвендолин в сон. Например, тусклый свет лампы, которая расположена между окнами, перестал быть тусклым. Сейчас же он имеет слегка холодный оттенок, что придает странные ощущения. Но зато новый вид света, который дает нам эта лампа, теперь превосходно освещает весь вагон и очертания лица Гвендолин. Ее глаза прикрыты, а крылышки носа изредка дергаются, что говорит о ее крепком сне, нарушать который у меня нет ни малейшего желания.