— Палладиус, не торопись, — останавливает меня отец. — Отдохни, осмотрись вокруг, разберись в том, что произошло. О Дане мы позже поговорим, ладно?
Я вырываю руку, тороплюсь, не попадаю рукой в рукав комбинезона, злюсь и не хочу думать о плохом. Отец явно что-то не договаривает, но с Даном все в порядке. Я знаю это совершенно точно. С ним. Все. В порядке!
— Я хочу увидеть его прямо сейчас.
— Послушай меня…
— Прямо! Сейчас! — повышаю голос я.
— Палладиус…
— НЕМЕДЛЕННО!
Отец отшатывается, но я хватаю его за плечо и сжимаю так, чтобы ему стало больно. Я должен увидеть Дана. Вместе мы со всем разберемся.
— Хорошо. Идем, — морщится отец. Открывает дверь комнаты, в которой мы находимся, и ведет меня по длинному коридору с прозрачными стенами, за которыми буйство красок: зеленые деревья, синее небо, желтое солнце, люди в синих комбинезонах. Все это меня не интересует. Меня интересует Дан! — Но я бы на твоем месте не торопился.
— Ты не на моем месте, — обрываю его я, понимая, что вся моя жизнь — обман. — Купол, в котором я прожил столько лет, что это?
— Ледяной мир — пережиток прошлого. Закрытая система, которую создали много столетий назад сумасшедшие вояки Третьей Мировой Войны. Попасть в нее извне практически невозможно, как и выйти. Туман уничтожает всех и вся за редким исключением.
— За каким?
— Он позволяет войти тем, кто искренне любит кого-то из жителей Ледяного мира, а выпускает только тех, кто любит друг друга больше жизни.
— Как можно полюбить кого-то из нас, если войти и узнать нас ближе невозможно?
— Системы наблюдения работают в штатном режиме, — отвечает отец и виновато поводит плечом. — Я просил Дана присматривать за тобой, когда отлучался со станции, вот он и… влюбился.
— Ясно, — сквозь зубы цежу я, разрываясь между эмоциями, названия которым не знаю. — Обо всем остальном я спрошу у Дана.
— Боюсь, это не так просто, как кажется, — говорит отец. Останавливается возле одной из дверей. Оглядывается на меня. — Палладиус, послушай…
Я толкаю дверь, вхожу внутрь и оказываюсь внутри медицинской лаборатории, посредине которой стоит капсула.
— Дан! Боже мой, Дан! Что они с тобой сделали?!
Тяжелая остроугольная железная хрень, пущенная моей рукой, попадает точно в цель: стеклянный купол рассыпается мелкой крошкой, открывая доступ к обожженному, искореженному во всех местах Дану, узнать которого почти невозможно. Я склоняюсь к нему. Ловлю едва ощутимое дыхание ухом. Успокаиваю свое бешено стучащее сердце. Жив.
— Что с ним?
Парни в синих комбинезонах бросаются к нам, но отец останавливает их на половине пути и подходит ко мне сам.
— Люди в Ледяном мире живут в специально созданном поле, которое обычного человека убивает за 48 часов. Дан пробыл в Тумане на час больше допустимого.
— Почему?
— Ты не мог идти, ему пришлось нести тебя на руках.
— Он вылечится?
— Палладиус…
— Да или нет?!
Я поворачиваюсь к отцу и вижу правду в его синих глазах. Меня эта правда не устраивает. Вся моя жизнь — ложь, так почему эта правда должна быть истиной?
— Оставьте нас.
— Сынок, мы сделаем все возможное, чтобы спасти его, — говорит отец, видит упрямство на моем лице и замолкает сам. Делает знак остальным выйти. Касается моего плеча рукой и выходит следом за всеми. — Дан — твой. Тебе решать, что с ним будет дальше.
— Мне, — соглашаюсь я и вытаскиваю Дана из капсулы.
Укладываю на пол, нахожу среди непонятных медицинских приблуд две иголки и длинную трубку. Ледяной мир — место, полное опасностей. Выживание — мое второе имя. Дан вытащил меня из лап смерти, так почему бы мне не сделать то же самое для него? Терять нам нечего.
— Мы обречены на успех, любимый, — говорю я, усаживаясь с ним рядом и втыкая иголку сначала в свою руку, а потом в его.
Серая жидкость, что течет в моих венах вместо крови, неохотно ползет по гибкой трубке, ныряет в иголку и вспучивает покрытую струпьями кожу на руке Дана жуткими синими прожилками. Он мычит от боли, расклеивая спекшиеся губы. Ярко-красная кровь заливает его рот, но я не даю ему захлебнуться: целую его, выпиваю кровь и вместе с ней падаю в его горящее огнем сознание ледяным шаром.
— Палладиус? Живой! — перестает реветь раненым зверем пламя вокруг меня.
— Да.
— Я думал, что потерял тебя. Что не смог вынести из Тумана.
— Ты смог, и теперь я всегда буду с тобой. Несмотря ни на что!
— Несмотря ни на что? Мои дела так плохи?
— Да. Твое тело слегка… нежизнеспособно.
— Слегка? Палладиус, мне кажется, или ты сейчас пошутил?
— Не кажется. Я и правда пошутил.
— Раз ты шутишь, значит, уверен в том, что все у нас будет в порядке.
— Уверен. Если ты любишь меня и хочешь быть со мной больше всего на свете, то переживать не о чем.
— Ты прав, любимый. Не о чем.
Огонь обнимает меня, не обжигая, а согревая, и я таю от счастья и удовольствия. И не важно, что все это — плод нашего с Даном воображения. Он жив. Он любит меня и он со мной. Вот что важно, а тела… С телами мы позже разберемся.
…
— Сэр, какие будут указания?
Варангиус склоняется над лежащими в капсуле мужчинами. Светлокожий блондин похожий на ангела — сын. Покрытый струпьями радиоактивных ожогов рыжеволосый демон — лучший друг. Поправляет серую ниточку надежды, связывающую их, проверяет системы жизнеобеспечения, стирает запекшуюся кровь с абсолютно здорового лица Дана влажной салфеткой и, улыбаясь, закрывает капсулу.
— Они нашли способ вернуться к нам живыми и здоровыми. Не будем им мешать.
Уси. Китай.
28.10.18