Становится легче, кажется, уже не так болит. В следующий момент машина вылетает со своей полосы на встречную, движимая неведомой силой. Единственное, что сестра Катарина успевает заметить — это мчащийся прямо на неё экскурсионный автобус, один из тех, в которых возят школьников. В голове в миг возникает вакуум — все мысли сразу куда-то испарились, будто бы их и не было никогда, и, утеряв связь с мозгом, водительнице остаётся полагаться лишь на инстинкты. В последний момент возвращая управление мерседесом под свой контроль, она до упора выворачивает руль, успевая уйти от столкновения с автобусом, и, вернувшись на свою полосу, чудом вклинивается в совсем неширокий зазор между двумя попутными автомобилями, следующими друг за другом. Дождавшись, пока тот, что следует впереди, оторвётся на достаточную дистанцию, она включает аварийку и виртуозно соскальзывает с идеального полотна проезжей части на грунтовую насыпь обочины.
— Что… Что это было? — первым подаёт голос Пауль?
— Кажется, нас кто-то попытался обогнать и ненароком задел бок, — переведя дыхания отвечает сестра. “А ещё я отвлеклась от дороги, позволив всему этому случиться”, — этого она произносить вслух конечно не будет.
Немного отойдя от потрясения, она тянется к замку ремня безопасности, чтобы освободиться и выйти из машины перевести дух. Однако, ремень расстёгивается, но что-то не позволяет ей подняться с сидения. Она опускает голову вниз и видит кудрявую макушку Шнайдера, уткнувшегося лицом прямо ей в колени.
— Отец Кристоф? — понимая щекотливость ситуации, она, в то же время, озабочена прежде всего состоянием своего пассажира.
Шнайдер не отвечает и не шевелится. Как он вообще там очутился? Там, на её коленях? Видимо, не пристегнулся, уснул, и от резкого виража расслабленное тело инертно рухнуло на бок. Но, в таком случае, почему он не отвечает?
— Шнай?!
Пауль первым соображает, что делать. Он выскакивает из автомобиля, открывает дверцу возле переднего пассажирского сидения и, взявшись за оба запястья, резко дёргает Шнайдера на себя. Тот абсолютно безвольно принимает сидячее положение, его глаза открыты, а лицо бескровно и бело, как простыня. Привычным движением Пауль прикладывается ухом к его груди, затем — к его губам. В отсутствие тонометра ему необходимо оценить ритм сердцебиения и дыхания друга хотя бы так, навскидку. Оба показателя слегка повышены, но всё же Шнай в целом в порядке.
— Пауль, — словно подтверждая выводы друга, шепчет тот.
— Всё хорошо, дружище, а ну давай, выбирайся оттуда.
Ландерс помогает другу перебраться на заднее сидение.
— Что с отцом Кристофом? Он поранился при столкновении? — перепуганная сестра, наблюдавшая за манипуляциями Ландерса со страхом и непониманием, пытается понять, что же всё-таки происходит.
— Нет. — Коротко и сухо отрезает Пауль. Он уже устроился сзади, позволив другу опереться о своё плечо, и сейчас, едва касаясь, поглаживает Кристофа по рукаву пиджака кончиками пальцев. — Пожалуйста, сестра, довезите нас уже до города, и желательно — живыми.
Он знает, что груб. Но он не сожалеет и даже не собирается оправдываться. Он видел, что произошло — фактически, она прозевала столкновение, от которого легко могла бы уйти. Но не это самое страшное. Самое страшное — это то, что благодаря её халатности, Шнайдер снова вышел из равновесия. Это может быть опасно, а сейчас, накануне пресс-конференции… Пауль с опаской дотрагивается до холодных пальцев Кристофа. Как бы тот не отдёрнулся, как бы та, что за рулём, чего-нибудь не заметила. Но желание прикоснуться, успокоить, превыше всего. Этим жестом он просто хочет показать другу, что он здесь, рядом, и что волноваться не о чем. Как только они приедут на место, он найдёт укромное местечко и успокоит друга беседой. Он умеет подобрать нужные слова. Он не допустит, чтобы второе появление Шнайдера перед широкой аудиторией обернулось провалом. Надо было всё-таки ехать на его машине, и всего этого бы не случилось. А она, эта их кураторша… Лучше бы её вообще с ними не было.
Наконец проехав условную городскую черту, автомобиль долго плутает от одной парковки к другой — погожий предпраздничный день заставил тысячи людей покинуть свои дома и отправиться в центр, так что все ближайшие к Мариенплатц парковки забиты почти полностью. С трудом отыскав местечко, троица покидает автомобиль и далее направляется пешком. Площадь кишит людьми — разномастные группы туристов перемежаются с большими и не очень кучками местных жителей, собравшихся сегодня здесь, чтобы поглазеть на торжественное открытие недавно отреставрированной Фрауэнкирхе.
Продравшись сквозь толпу, троица обходит Собор Пресвятой Девы Марии с тыла: служебный вход очерчен металлическими заграждениями и охраняется полицией. Сестра Катарина первой вылавливает в столпотворении броское одеяние Лоренца: его наряд слепит фуксией в цвету.
— Друзья мои, рад видеть! Вы прекрасны! — он встречает путников, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому конкретно. Он проводит по их лицам оценивающим взглядом, при этом улыбка не сходит с его длинных плотно сжатых губ. — А я уж было начал волноваться.
Один за другим путники прикладываются к рубиновому перстню.
— Позвольте нам удалиться ненадолго, господин епископ, — отвесив неуместный реверанс и не глядя при этом Лоренцу в глаза, сестра хватает всё ещё пребывающего в безмолвии, хоть и уже слегла порозовевшего Шнайдера, и ведёт его внутрь собора. Она хочет убедиться, что тот в порядке и сможет выступать перед публикой. Она понимает, что, в том числе и от него сейчас зависит расположение Лоренца, и не хочет проблем.
Всё происходит так быстро и внезапно, и до Пауля не сразу доходит, что сестра фактически увела у него друга, друга, нуждающегося лишь в нём, в Пауле, в его приободряющих речах, в его деликатных прикосновениях. А она просто схватила его и увела, грубо и бесцеремонно. Ландерс растерянно смотрит им вслед, и на глаза его словно пелена ложится. Он не замечает ничего вокруг, не замечает он и Лоренца, стоящего совсем рядом и увлечённо, с интересом разглядывающего его лицо. Такое потерянное, ошарашенное. Тонкие розовые губы чуть разомкнуты, они придают круглой мордахе ещё больше детскости. Внешние уголки глаз чуть сужены, наделяя это почти детское лицо чем-то иным, разрушая общий флёр невинности на нём. Лоренц невольно залюбовался этой мордашкой, посматривая на неё сверху вниз.
— Неприятно, правда, — едва слышно проговаривает епископ, склонившись над ухом отца Пауля и следуя взглядом в проём служебного входа, в котором только что исчезла интересующая его, их обоих, парочка.
Пауль в испуге отпрянывает — внезапный голос выдёргивает его из оцепенения, а внезапная близость самого епископа повергает в состояние полного недоумения.
— Простите… — только и может выдавить из себя он, при этом интонация слова нейтральна, и никому из них двоих не ясно — вопрос ли это или всё же настоящее извинение.
— Неприятно, говорю, — кажется, Лоренца совсем ничего не смущает, он всё ещё нависает над Ландерсом своим длинным, согнутым в три погибели туловищем. — Понимаю Вас… Солидарен с Вами.
========== 5. Пасхальные грешники ==========
В соборе несметное число служебных помещений — комнатушек, кабинетов и даже залов, но сегодня они не пустуют: в связи с торжеством Фрауэнкирхе забита до предела. Кто-то занят подготовкой к литургии, кто-то — подготовкой к пресс-конференции, большинство же не заняты ничем — это гости, в основном представители духовенства и чиновники из муниципалитета, прибывшие по приглашению епископата. Сестра Катарина долго шарахается из стороны в сторону, пытаясь найти тихий уголок, Шнайдер послушно следует за ней, не возражая, но и не проявляя никакой заинтересованности в происходящем. Почти уже отчаявшись, Катарина сворачивает на какую-то укромную ведущую вниз лестницу. Она автоматически хватает Шнайдера за край рукава, опасаясь, как бы её подопечный не отстал и не потерялся. Обкрошившиеся по краям мелкие ступеньки приводят их в подвал. Здесь тусклый свет и бродят сквозняки. Наугад толкнув первую попавшуюся дверь, они обнаруживают что-то вроде кладовки, до потолка забитой церковной рухлядью: старые, полуразрушенные статуи святых, какие-то истлевшие холсты с изображёнными на них едва узнаваемыми сюжетами из Ветхого Завета, предметы церковного обихода, горы залитых застывшими восковыми подтёками подсвечников — скорее всего, сюда свалили всё, чему в соборе после реставрации не нашлось места. Нащупав выключатель и убедившись, что в помещении кроме них двоих никого нет, Катарина удовлетворённо выдыхает и захлопывает за собой дверь. Из мирского убранства в кладовой всего один стул — сестра буквально силой усаживает на него своего спутника, а сама продолжает стоять. Опустившись на сидение, Шнайдер устремляет взгляд в пол.