Она уже знает, что заваливаться с разбегу в Рюккерсдорфскую церковь не стóит: отец Кристоф — а он, судя по распахнутым дверям, сейчас там — вечно чем-то занят, не замечает ничего вокруг, и за ним можно просто понаблюдать. Просто и приятно. Знала бы Катарина, что за много лет до её появления в жизни Кристофа, эту манеру взял на вооружение другой почитатель его незамутнённой одухотворённости. И она не прогадала! Подкравшись к дверям сбоку и одним глазком заглянув внутрь, она в восторге обнаружила отца Кристофа переодевающимся. Нет, конечно, он не голым там плясал вокруг алтаря — он всего лишь сбросил служебное одеяние, оставшееся на нём после утренней службы, затем — белую рубашку, пропитанную пóтом, затем — белую майку, ещё сильнее пропитанную пóтом. На мгновение Шнайдер остался по пояс голым. Проникающие сквозь дверной проём лучи полуденного солнца затеяли на его теле геометрическую борьбу с мрачными тенями, отбрасываемыми оконными решётками и потолочными балками. Его кожу и не разглядишь — она вся заштрихована светотенью, но вот силуэт разглядишь, и даже очень хорошо. При таком росте у отца Кристофа не особо широкие плечи — скорее всего, сказывается его тонкокостная конституция, зато талия и бёдра у него очень узкие. Мышцы проступают на теле, будто срисованные с картинки из учебника анатомии: гармония и ничего лишнего. Гармония, совершенство. Залюбовавшись, сестра невольно думает, что он, отец настоятель, скорее всего даже не догадывается о собственном совершенстве. Об этом кричит всё его поведение: обычно мужчины, осознающие свою привлекательность, не упускают шанса напомнить себе о ней — щупают себя, придирчиво оглядывают, поглаживают. Но Шнайдер не таков: следуя привычной педантичности, он сворачивает рубашку и майку в аккуратный рулончик — наверное, чтобы позже закинуть его в корзину для грязного белья, и спешно надевает свежую рубашку прямо на голое тело. Эх, сейчас бы ворваться в молельный зал, застичь его врасплох, заставить раскраснеться, разбледнеться… Но сестра слишком хорошо помнит о его странностях, об этой его пугающей привычке терять связь с реальностью, да и о крайней непереносимости прикосновений она тоже помнит. Хотя тогда, в подвале Фрауэнкирхе, он всё же взял её за руки. Сам взял. Но то был не он — то есть то, конечно был Шнайдер, только не в себе. Это воспоминание наталкивает Катарину на интересную мысль: значит, не такой уж он и недотрога, значит, надо лишь подловить его в момент ухода от себя и… И мало ли что?
Хватит мечтать, бессовестная. Катарина отходит от дверей и решает дождаться отца настоятеля во дворе.
Ждать приходится недолго — совсем скоро Шнайдер появляется на пороге. Он замечает монахиню, и на его лице проступает некая тень удивления, но не сильного: сестра решает, что он либо уже немного к ней привык, либо просто находится в благостном расположении духа.
— Сестра? Вы здесь…
— Здравствуйте, отец. Не стала Вам звонить, так как знала, что Вы наверняка будете на месте.
И правда — куда же ему ещё деться из этой дыры? Хотя сам-то он свою деревню таковой не считает: отец настоятель — патриот Рюккерсдорфа. Патриот-неофит пока что.
— Я приехала обсудить с Вами подготовку к празднованию Троичного воскресенья. Время ещё есть, но лучше всё решить заранее.
Она вкратце посвящает его в суть епископских затей и переходит к главному:
— Помню, когда я оставалась ночевать в вашей церкви в прошлый раз, Вы указали мне на одну из дверей на втором этаже. Нет, я не о комнате пропавшего Майера. Кажется, там был какой-то архив. Вы ещё назвали его собранием деревенских преданий. Так вот — это то, что мне нужно. Если Вы не возражаете, я покопаюсь немного в этой вашей библиотеке — всё равно она никому здесь, похоже, не нужна. Вдруг найду что-то интересное о традициях празднования Троицы в здешних местах? Нам бы помогло это в подготовке к торжеству. Да и епископ будет доволен, — зачем-то добавляет она: похоже, козыряние именем епископа начинает входить у неё в мерзкую привычку.
— Архив? Ах, да. Я дам Вам ключи. Вы до вечера управитесь?
Шнайдер и сам не понимает, насколько сильно в его словах сквозит желание поскорее избавиться от настырной гостьи. Не понимает он и природу этого желания. Просто в глубинах его подсознания звучит тревожная мелодия, но он её не слышит. Лишь смутно ощущает стенками черепной коробки и следует её мотиву подобно тому, как слепые летучие мыши ориентируются по ультразвуковым сигналам, отражающимся от преград на пути их полёта.
— До вечера? — уловив очередную дозу недружелюбия, сестра показно хихикает. — Ну Вы и шутник! Поверьте, я неоднократно застревала в таких казалось бы крохотных и ничего из себя не представляющих местечковых архивчиках на несколько суток, а то и недель… — Увидев растерянность на грани истерики на его лице, она спешит обнадёжить: — Но Вы не беспокойтесь, надолго я здесь не задержусь. Но вот на ночь — скорее всего. Гостевая комнатка ещё на месте? Я по ней скучаю…
— Конечно на месте, — смягчившись, отвечает Шнайдер. Непрошенных гостей он, конечно, не любит, но на ночь так на ночь. — Раз уж Вы надолго, сестра, то как насчёт позднего завтрака, ну или раннего обеда?
— Кабачок у Гюнтера? Помню-помню, — она помнит всё, и её память раз за разом помогает ей набирать очки.
***
В таверне многолюдно. Примостившись за тем же столиком, что и в прошлый раз, служители Церкви делают заказ и, в ожидании еды, с интересом наблюдают за происходящим вокруг. В углу, подальше от барной стойки, проходит нечто вроде собрания: около дюжины местных жителей что-то обсуждают вполголоса, рассевшись за сдвинутыми вместе столами. Шнайдер подзывает официантку и спрашивает о сути сборища.
— А Вы разве не слышали, отец? Говорят, мимо Рюккерсдорфа федеральную трассу прокладывать будут, — девушка корчит недовольную рожицу.
— Ну так трасса — это же хорошо? — изрекает Шнайдер. — Сейчас мы вынуждены добираться до окрестных городов по старым полузаброшенным дорогам…
На его реплику оборачиваются все присутствующие в заведении. И Кристофу, и Катарине в момент становится не по себе.
— А мы думали, Вы на нашей стороне, отец, — с напускной обидой в голосе отзывается официантка.
— К-конечно, на Вашей, просто я не понимаю…
— Ну что вы пристали к нашему дорогому настоятелю, — в центр помещения выходит сам владелец заведения. — Он человек у нас относительно новый и действительно пока многого не понимает. Знаете ли, отец, трасса — это шум, грязь, машины, чёртовы туристы, а ещё, чего доброго, супермаркетов понастроят или этих вонючих заправок. А где заправки — там и макдональдсы.
— Да-да, я с Вами согласна, — спасает ситуацию Катарина. — У вас такая чудесная деревушка, и никакие макдональдсы здесь не нужны. Правда же, отец? — она с улыбкой вздёргивает бровь, незаметно наступая на носок шнайдеровской туфли.
— Вы правы, сестра! У нас тихий приход, а трассы… Обойдёмся теми дорогами, что есть!
Собрание одобрительно загудело.
— Но неужели ничего нельзя сделать? Написать жалобу, я не знаю, потребовать переноса трассы куда-нибудь подальше от ваших границ, — не унимается сестра. Она хочет завоевать доверие местных, и выпавший случай приходится как раз кстати.
— Можно, можно! И всё у нас будет хорошо! Господь и на этот раз нас не оставил, послав нам ангела во вспоможение, — самозабвенно щебечет официантка.
— Ангела? Какого ещё ангела? — непонимающе хмурится Шнайдер.
— А вот же он! — девушка указывает на вход в таверну. Все оборачиваются, следуя её жесту, и видят в дверях новых посетителей — чету Вебер и их нового ребёнка.
***
Пока больничный продолжается, а Кэт уехала собирать фольклор, епископ Лоренц и не думает скучать. Залогинившись на своём любимой сайте, он пролистывает список моделей онлайн — напротив профилей девушек, готовых к виртуальным приключениям прямо сейчас, мигают зелёные кнопки с надписью “Пригласить в приват”. Просмотрев список до конца и так и не обнаружив ту, ради которой, собственно, он сейчас здесь, Лоренц начинает злиться. Договаривались же: сегодня, ровно в девять. Он выбрал её за сообразительность, заранее посвятил в тонкости собственного сценария и озадачил поиском нужных нарядов. Она обещала, что всё будет сделано по высшему разряду — и где? В нетерпении Лоренц набирает её ник в строке поиска: Vanessa Sweetheart — дурацкий псевдоним, ничего не скажешь, но лояльным девочкам господин епископ привык прощать всякие их глупости. Ванесса оказалась в сети, а изначально он её не нашёл, потому что она сменила категорию своего профиля с “Одиноких девушек” на “Пары”. И ценник взвинтила — с двух евро за минуту привата сразу до шести. Ну что ж, справедливо: двойная цена за переодевания и тройная за мужика в кадре. Интересно, мужик будет со стороны, или же она привлечёт своего бойфренда? Хотя нет, не интересно. Едва Ванесса видит в общем чате знакомый ник Flake66, тут же печатает ему первая: “У меня всё готово”. Лоренц довольно ухмыляется: и всё же он не ошибся — деваха смышлёная. Нажав на кнопку привата, он оказывается с перформершей один на один. Его камера по обыкновению смотрит на пах, её — на уютную комнатку, “студию”, как называют своё рабочее место девчонки, обычно организующие уголок виртуального разврата прямо в своих квартирах или даже в комнатах университетских общежитий. У Ванессы всё скромненько, но профессионально: яркое холодное освещение и отличная камера позволяют наслаждаться её шоу во всех деталях, а небольшой, заваленный подушками кожаный диванчик на фоне бледной однотонной стены не отвлекает внимания зрителя от самой модели. Ванесса не обманула: как Лоренц и заказывал, сегодня она — ведьма. В чёрном платье с корсетом, в широкополой шляпе, в туфлях на усыпанных декоративными шипами каблуках — анекдотичная такая ведьмочка. Сидит на диване и ждёт указаний. “Как Вас сегодня называть?”, — к её компьютеру, остающемуся за кадром, подключён микрофон, и если в общем чате звук она обычно выключает, то в приватах пользуется им вовсю — так и руки свободны, и клиенту веселее. Говорит чисто, но с лёгким акцентом — откуда она? Наверняка, из Восточной Европы — большинство моделек оттуда. “Здравствуй, невеста Сатаны”, — печатает Лоренц, нервно похихикивая, — “Зови меня Инквизитором. Сегодня я здесь, чтобы тебя покарать!”. Своим микрофоном Лоренц не пользуется, хотя это было бы куда удобнее, чем одной рукой печатать, а другой — дрочить. Но слишком уж у него характерный голос, да и бывают же, в конце концов, люди с идеальным слухом, а он, как-никак — лицо публичное, по ТВ и по радио выступает. Он мог бы использовать программу изменения голоса, но справедливо решил, что такой финт привлечёт к нему даже больше ненужного внимания, чем полный отказ от аудио. Епископ боится разоблачения. “Палач, покажись!”, — печатает он и затаивает дыхание. А что, если Ванесса подвела и не обзавелась никаким палачом? Вот хохма-то будет! Но нет — девчонка слово держит. В кадре появляется голый мужик с огромным стволом в состоянии полной боевой готовности. На голове у него маска палача, по сути — красный мешок с прорезями для глаз, но смотрится искусно. И где они только всеми этими шмотками разжились? Костюмерную театра юного зрителя ограбили, не иначе. “Ведьма, передай палачу, что я не хочу слышать его голос”. Лоренцу мужик как таковой неинтересен — для них с Ванессой он просто реквизит. Однако епископ на несколько секунд задерживает взгляд на крепком мужском теле в окошке видео — что и говорить, парень хорош. Судя по всему, молодой, со спортзалом дружит, да и с генетикой повезло. Лоренц невольно проводит руками по собственным тощим ляжкам. “Эх”, — вздыхает он вслух: это вздох зависти, но не злобы.