Звучит выстрел, и тут же на Шнайдера что-то падает. Что-то тяжёлое и горячее. Погребённый под чужим телом, Кристоф задыхается — он и после удара в грудину ещё не вполне оправился…
— Вставайте, отец, не время разлёживаться. Враг у ворот.
Шнайдер не видит того, кто говорит, но узнаёт его голос.
— Гюнтер… Что… Мой Иисус!
Гюнтер не сразу понимает, что отец Кристоф имеет в виду вовсе не абстрактного Иисуса, а самого настоящего — серебряного. Но склонившись над разбитым лицом настоятеля, он замечает и распятие. Выудив его из грязи, он тщательно вытирает крест о свою штанину, кладёт его в карман, а затем протягивает Шнайдеру свободную руку. Второй рукой он сжимает охотничью двустволку. Вытащив священника из-под тела чужака, трактирщик достаёт распятие и вешает его на шею полуживому Шнайдеру, скрепляя концы цепи крепким узлом.
— Вот так-то лучше. Охотнику — ружьё, священнику — распятье. Каждому нужно оружие.
— Гюнтер, Вы… Вы убили его? — Шнайдер пятится назад, спотыкаясь о тело хулигана, чьего лица он так и не рассмотрел.
— Нет ещё, извините.
В два шага Гюнтер оказывается у раненого в спину и выпускает вторую пулю ему прямо в затылок. Неспешно перезарядив двустволку, он уже шагает к владельцу ножа, потерявшему от страха способность бежать и ныне лишь пытающемуся пятиться. Наставив дуло тому прямо в лоб, он отправляет его вслед за товарищем.
Дальше Шнайдер ничего не помнит. Крепко сжимая в кулаке висящее на шее распятие, он только шепчет: “Господи, пусть я проснусь, Господи, пусть я проснусь, Господи…”
***
Он приходит в себя уже в церкви. Люстра выключена, но вдоль стен расставлены несколько связок свечей, что освещают молельный зал световыми дорожками крест-накрест, подобно прожекторам на футбольном поле. Шнайдер хочет ощупать себя — он не чувствует тела, только голову, которая так тяжела, словно его мозг теперь питается не кровью, а ртутью. Руки его не слушаются — как ни напрягает Кристоф свою волю, руки продолжают неподвижно лежать вдоль туловища, покоясь на поверхности скамьи. Первое, что приходит на ум — его отравили! Накачали каким-то наркотиком… События недавнего прошлого всплывают в памяти рваными фрагментами, лишь запутывая настоятеля. Страшная догадка врывается в его сознание — это не наркотик, это наваждение! Ну конечно, воспользовавшись физической слабостью, оно напало исподтишка и теперь стремится завладеть его душой. Сердце бьётся медленно и гулко, отдаваясь в ушах тупыми толчками. Шнайдер закрывает глаза и призывает на помощь Господа. Он молится так самозабвенно, что когда прекращает, его правая ладонь уже покоится на груди, поверх распятья. Подвижность вернулась! Кристоф опасливо перебирает пальцами левой руки, затем сгибает ноги в коленях. Бёдра напряжены — мышцы, как каменные.
— Ах, отец Кристоф, слава Богу с вами всё в порядке! Везунчик Вы — дядя Гюнтер как раз настрелял уток да и возвращался с реки, а тут такое! Если бы не он… Страшно даже подумать!
— Ну иди, милая. Время позднее, ступай домой и ложись в кровать. Мама с папой скоро придут, — фрау Дюрер гладит дочку по голове, и вскоре маленькая Эльза убегает из церкви.
— Что Вы… Как… — Шнайдер подтягивает руку к карману сюртука — ключи внутри! — Как Вы попали в церковь?
— Ну, тоже мне загадка! Не забывайте, отец, что эта церковь здесь первее Вас стояла! — фрау Дюрер хохочет, как ни в чём ни бывало, и Шнайдер только сейчас замечает в её руках грязную лопату. — Вы уж извините, мы тут у Вас в подсобке похозяйничали — сами понимаете, чтобы копать, нужен инструмент.
— Копать? — один за другим сонным эхом в голове настоятеля проносятся выстрелы, отчего он даже зажмуривается. Один в спину, потом ещё один в затылок, и почти сразу же — финальный, в лоб. — Гюнтер, он! Он убийца!
Благодушное выражение покидает лицо женщины.
— Поосторожнее, отец. Здесь убийц нет. Эти двое пришли на нашу землю, да по Вашу душеньку. Чёртовы головорезы! Если бы не Гюнтер, остались бы мы без настоятеля.
Её голос твёрд и убедителен — она словно читает нотацию нашкодившему школяру. Комья земли сыпятся с лопаты на пол молельного зала. Они их закопали. Закопали трупы бандитов, будто их и не было! От невозможности происходящего Шнайдер машет головой, пытаясь отгородиться от действительности, и вновь чуть не теряет сознание. Он чувствует себя обезумевшей рыбиной, попавшей в сети. Он бы бился до последнего, но тело сковано путами, он даже дышать не может — без воды не дышится. Он просто шевелит губами, как сумасшедший. Собрав последние силы, он подбирает ноги под себя и резко поднимает корпус. Присесть на скамье получается, но голова тут же пускается водить хороводы, и Шнайдер хватается руками за край спинки, чтобы вновь не завалиться на сидение. Нужно вызвать полицию. Правым бедром он чувствует — трубка всё ещё в кармане брюк. Телефон при нём. Но звонить при безумной женщине нельзя — не позволит. Необходима хитрость.
— Фрау Дюрер, воды. Пожалуйста, воды.
Женщина вдруг замешкалась. Сперва не знает, куда пристроить лопату, затем шарит глазами по залу, прикидывая, где здесь трапезная с кулером.
— Сейчас-сейчас, отец, конечно. Вы здорово пострадали! Гюнтер рассказал, как Вы из последних сил защищали образ Господа нашего. Не оставляли его даже перед лицом смерти! Вы настоящий праведник, отец Кристоф. Повезло нам с Вами…
Она тараторит, и по тому, как удаляется её голос, Шнайдер понимает — она уже не в зале. Распахивает борты сюртука, проскальзывает непослушной ладонью в карман. Заветный аппарат в его руке. Едва не выпадает: пальцы Шнайдера не просто дрожат — они трясутся, как у дряхлого старика. Сняв блокировку, он уже набирает номер службы спасения: 112.
— Кому это вы звоните, отец, — фрау выростает за его плечом так неожиданно, что Шнайдер роняет телефон на скамью и тянется за ним вновь.
— Отдайте, — поставив стакан воды на пол, дама тянется к аппарату, захваченному скрюченными в полупараличе тонкими пальцами. — Отдайте, — один за другим она разжимает пальцы настоятеля. Он уступает. Он так слаб, что не может одолеть женщину! Прерывистый вздох вырывается из груди — вздох отчаянья и безнадёги. — Отдайте, — в третий раз повторяет фрау Дюрер, не меняя интонации.
Когда телефон уже готов покинуть ладонь своего владельца, Шнайдеру удаётся ткнуть указательным пальцем в экран, в панель набора — наугад, наобум.
— Вот, — фрау Дюрер кладёт аппарат на скамью напротив — она не в курсе недуга настоятеля, но чутьё её не подводит: отец Кристоф сейчас не в том состоянии, чтобы прыгать со скамьи на скамью. Он так немощен, что до аппарата не дотянется. — Пейте, — уже ласково, почти по-родственному произносит она, поднося к губам священника стакан воды.
Шнайдер впивается в кромку, чуть ли не вгрызаясь в неё зубами — как же хочется пить! Потрескавшиеся губы, в уголках которых запеклась кровь, неимоверно саднит. Горло болит, будто он рыбьих костей наглотался, и каждый глоток отдаётся в грудине глухой болью. Когда воды в стакане остаётся на донышке, женщина чуть ли не силой отрывает его от губ пострадавшего.
— Я сейчас ещё принесу. Ох, и настрадались Вы — на Вас лица нет, отец!
Она выливает остатки воды на одну из кружевных салфеток, что украшают алтарь, и протирает ею лицо настоятеля. Лицо горит — оно разбито, и судя по тому, что салфетка моментально окрашивается в грязно-бурый цвет, лицо его покрыто коркой засохшей крови, перемешанной с землёй.
Осушив ещё один стакан, Шнайдер откидывается на скамью. Он не может думать — сознанию не за что зацепиться. Женщина давно ушла — наверное, отправилась помогать закапывать трупы, или чем они там занимаются? Всё это не укладывается у Шнайдера в голове. Он не знаком с этой системой координат. Это как попасть из евклидовой геометрии в геометрию Лобачевского! Кристоф — он же из другого мира, и то, что сейчас происходит, просто не может происходить с ним! Дурной сон и не более. Но Господь его не оставит. “Господи, пошли спасение…”.
Шнайдер снова молится, проваливаясь в тяжёлый, нездоровый сон. Телефон одиноко покоится на дальней скамье, не подавая признаков жизни — прежде чем отложить, фрау Дюрер его выключила. Не сумела она заметить лишь сделанного вызова, о котором не подозревает и сам Шнайдер — пытаясь дозвониться до службы спасения, он успел набрать лишь первую цифру, а в борьбе за владение аппаратом — нажать одну кнопку. Кнопку вызова. Телефонный номер Пауля у него на быстром наборе, и конечно — под цифрой один.