***
Вернувшись из душа — всё же своим странным звонком Шнайдер буквально выдернул его из дома, не позволив толком ни перекусить, ни помыться — отец Пауль застал отца Кристофа в трапезной. Солнце за окном близилось к зениту, и голод давно дал о себе знать. За напряжённой беседой они поглощали оставленные Веберами припасы — мясо, овощи и хлеб. Ландерс думал, что они просто выберутся через окошко второго этажа и направятся на его фольксвагене в соседнее селение — в ближайший полицейский участок. Но чем больше он вникал в повествование Шнайдера о событиях минувшей ночи, тем сильнее сомневался в благополучном исходе побега. Телефон всё ещё лежал в кармане его брюк — четыре нажатия, и полиция будет здесь максимум через час, но вспомнив, как красочно Кристоф описывал эпизод расправы над исламистами (Бах! Бах! И… Бах!), тем ярче сам себе представлял, что подобная судьба может постичь и несчастных патрульных. Кто знает, сколько сумасшедших в этой деревне? Может, жалкая горстка, а может — они все? За невесёлыми разговорами и тяжёлыми раздумьями друзья почти не расслышали, как хлопнула входная дверь. Когда они добежали до молельного зала, ключ в замке уже вновь поворачивался со стороны улицы, и люди по ту сторону двери спешили удалиться прочь. Их удлинённые силуэты отражались в цветастых витражах, а в зале, по эту сторону, остался только Клемен. Поздоровавшись с обоими мужчинами, он деловито присел на скамью и разложил на коленях книгу. По тому, что присутствие в церкви отца Пауля его совсем не удивило, стало ясно, что местные уже давно обнаружили фольксваген у дома Шнайдера и сделали верные выводы. Теперь у них целых два пленника. Несмело примостившись на скамье позади Кристофа и Клемена, Пауль вслушивался в то, как юноша зачитывал отрывки из непонятной книги, ласково называемой им “Священные Откровения преподобного Иеронима Диппеля” — сомнений не осталось: в Рюккерсодрфе действительно окопались еретики. Вдуматься только — они готовятся принести мальчика в жертву, да при этом так промыли ему мозги, что тот, похоже, только рад своей участи. Ну, а что Шнайдер? Ему как единственному сановитому человеку в округе уготовлена роль палача? И при этом они называют себя добрыми христианами? Да что там — таковыми считают их все, если уж до последнего дня даже их собственный настоятель считал так же. За мальчиком вернулись через час: супруги Вебер открыли двери церкви, поприветствовали обоих священников, обещали вернуться к вечеру и посвятить отца Кристофа в тонкости его “миссии”, заперли двери и ушли.
— Пацана нужно спасать, Шнай, — нервно подёргиваясь, произносит Ландерс, когда они снова остаются одни. — Но даже если бы двери были открыты, а машина в нашем распоряжении, он же сам не дастся! Ты слышал, что он буровил? Ангелы воссоединятся… Чего там ещё? Этот зомбёж похлеще любого ваххабизма будет!
— Вот именно! Теперь ты понимаешь, почему полиция нам не поможет? Вот если бы сюда нагрянули “Нечужие дети” со своими мегафонами и прямыми трансляциями в интернет…
— Сплюнь, Шнай! Здесь и своих сумасшедших хватает!
Шум моторов раздаётся со двора, и тут же витражи затеняет силуэтами человеческих фигур. Не сговариваясь, Шнайдер и Ландерс бросаются наверх — на второй этаж, к хорошо знакомому коридорному окошку. Пара внедорожников притормозили на противоположной от церковного двора обочине дороги — всё, как во время предыдущего набега! Контингент тот же — фрау Керпер вышагивает во главе группы и направляется прямо ко входу в церковь. Мужчины приседают, прячась под окном, и продолжают вслушиваться.
— Закрыто. Наверное, у святош понедельник — тоже выходной. Что ж, подождём кого-нибудь из местной администрации. Раз уж пресса окрестила именно нас убийцами старого настоятеля, то почему бы нам наконец не осмотреться на месте вменяемого нам преступления?
Хрипловатый и нагловатый говор фрау Керпер друзья узнают сразу — но с кем она разговаривает? Ощущение такое, что она готовила свой монолог заранее.
— Наверное, пишут на камеру, — шепчет Ландерс. — И как у них только совести хватило сюда заявиться? Как думаешь, то, что говорят о них в прессе — правда?
Шнайдер понимает, что друг имеет в виду обвинение организации мадам Керпер в смерти Майера. День назад он и сам в этом не сомневался. Но минувшая ночь внесла коррективы в его мироощущение. И Пауль, не дождавшись ответа, понимающе кивает — после всего случившегося он тоже больше не склонен делать скоропалительных выводов.
— А ну, вон с наших земель! — со двора раздаётся громогласный приказ Гюнтера, снова взявшего на себя роль вожака. Судя по нарастающему шуму, он появился не один — люди продолжают прибывать на церковный двор.
— Мы требуем доступ в церковь! — отвечает некто из числа общественников. — Раз уж продажные журналисты не гнушаются обвинять нас в убийстве, а полиция не особо рвётся докопаться до правды, мы решили взяться за собственное расследование!
— Вооон, пошли вооон! — раздаётся уже отовсюду.
— Мы — зарегистрированная общественная организация, и у нас есть права, прописанные в законе об НКО. В частности — право на беспрепятственное нахождение в местах общественного пользования. Вы не можете запретить нам доступ в церковь. Церковь — публичное место!
— Рюккерсдорфская Церковь — собственность Католической Церкви Германии. И вы здесь — персоны нон-грата. Отправляйтесь восвояси, богомерзкие… — скрипучий голос принадлежит пристарелой органистке фрау Мюллер.
— Ну, раз так, — встревает Керпер. — Ханс, ты снимаешь? Снимай всё! Их заявления пригодятся нам для суда! Раз так — мы вернёмся с полицией. Запретить доступ в церковь полицейским вы не сможете ни по каким законам. Так что…
Шнайдер и Ландерс испуганно переглядываются. Да кто вообще подослал сюда этих скандалистов? Новость о полиции наверняка взбесит местных — как бы не случилось чего похуже, чем… А если полицейские обнаружат трупы ночных набежчиков? И вдруг об их пропаже уже спохватились их собратья…
— Отец Кристоф, где Вы?
Тонкий голосок раздаётся со стороны запасного выхода. Кристоф тут же спешит на зов, и Пауль — за ним. Задняя дверь церкви, которой ни Шнайдер, ни тем более Ландерс отродясь нe пользовались, приоткрыта — на пороге стоит маленькая Эльза Дюрер со связкой ключей.
— Отец Кристоф, мои родители просили передать, что в связи с внезапной угрозой нам придётся изменить планы и провести ритуал защиты в ближайшие дни. О деталях Вам сообщат. Готовьтесь крестить Клемена, раз уж конфирмации нам не дождаться. Вот, — она протягивает Шнайдеру его безжизненный мобильник и ключи от церкви. — Ступайте домой, пока чужаки Вас не заметили. И помните: — она прикладывает палец к губам и пучит глаза: — Тссссс.
— Шнайдер, идём скорее, — поторапливает друга Ландерс.
— Боюсь, если Вы куда и пойдёте, то только к себе домой, отец Пауль. Ваша машина всё ещё там, где Вы её оставили. Поезжайте в Нойхаус и не появляйтесь здесь в ближайшее время. И без глупостей — не подводите своего друга.
Мало того, что десятилетняя девочка говорит поучающим тоном видавшей жизнь женщины, так ещё эти словечки… “Не подводите друга” — либо это кажется завуалированной угрозой, либо это она и есть. Ландерс собрался уже поспорить, но Шнайдер выталкивает его на крыльцо заднего входа, не давая ничего сказать.
— Пойдём, Пауль, девочка права — тебе нужно домой. Эльза, — обращается он к семенящей за их спинами девочке, — передай родителям, что я всё понял.
Священники держат путь к дому Кристофа перебежками, скрываясь за кустами и деревьями. Гул церковного двора удаляется, и вместе с тем — затихает. Общественники нехотя убираются восвояси, пообещав вернуться. Они вернутся — в этом никто не сомневается, и если на этот раз они притащат с собою полицию…
— Пауль, дружище, садись в машину и поезжай к себе. И ни о чём не беспокойся! И не бойся за меня! — Кристоф говорит вполголоса, будто даже газоны в Рюккерсдорфе имеют уши. Уже возле машины он крепко обнимает недоумевающего друга: — Ни с кем не связывайся. Я сообщу, как только будут новости. Пусть обезумевшие приспешники Сатаны думают, что я с ними. Обманем их, усыпим их бдительность! Господь нас не оставит! Правда святая на нашей стороне! Помни: главное — спасти мальчика! Поэтому мы не должны давать безумцам повода для поспешных действий. Ступай, Пауль, я позвоню на днях, если что… Молись за меня, мой Пауль…