Ноги вытянуты вперёд — грязные и изодранные, но они свободны от пут, по крайней мере внизу. Осторожно сестра подбирает одну ногу к себе, вытаскивая её из колец верёвки и облегчая натяжение вокруг второй. Так, потихоньку избавившись сразу от нескольких верёвочных колец, она встаёт и подаётся вперёд — за счёт освободившейся длины оставшиеся кольца, сковывающие её туловище, ослабевают, и поднырнув, Катарина становится почти свободна. Остались руки — они обнимают ствол сзади, а разомкнуть губительные объятья не позволяют запястья, стянутые изолированно. Пользуясь свободой двигаться вверх-вниз, сестра ёрзает вдоль шершавого ствола, понемногу растрепливая верёвку. Сколько времени ушло на то, чтобы истончить её настолько, чтобы разорвать… Она не знает. Первым делом, овладев своими руками, она избавляется от кляпа, и тут же её рвёт — прямо под ноги. Она свободна, а её тело — одна сплошная рана. Используя дерево как ориентир (когда было светло, опушка ещё угадывалась где-то слева), сестра ковыляет по наитию — бежать не позволяют слабость и тошнота. Жалкие полторы сотни метров кажутся марафонской дистанцией, и очутившись наконец на опушке, сестра не верит своим глазам: пред ними предстают подсвеченные небесными светилами грунтовая дорога и её машина. Всё на месте. Господи, спасибо…
Но она же оставила ключи в зажигании — и аккумулятор наверняка давно сел! Сквозь панику сестра цепляется за дверцу ручки. По тишине в салоне она понимает — ключ из зажигания вынули. Но где ключ и где её мобильник? Она включает свет в салоне и… чуть не падает замертво. Ключ на водительском сиденье, и сумка там же — в её тачке знатно покопались, но не это главное. Машина изнутри кишит червями! Обивка, коврики, даже поверхность приборной панели под лобовым стеклом — всё облеплено жуткими белыми опарышами. Катарина смотрит на копошащуюся массу и не может оторваться. Её воля парализована и ужасом, и отвращением одновременно. Если бы желудок уже не был пуст — её бы снова вырвало. Но во рту нет кляпа, а она не орёт — голоса тоже нет. Даже слёз нет. Это безумие. Наконец встрепенувшись, Катарина со всей мочи хлопает дверцей и бежит от машины прочь — именно бежит, и откуда только силы взялись. На ходу отряхивается — ей всё кажется, что черви ползают по ней, забиваясь в свежие раны, расползаясь под кожей, и вот уже её кожа ходит буграми, как однородная копошащаяся масса. Её щекочет изнутри. Ноги сами несут к церкви — ноги помнят дорогу. Вокруг снова никого — местные появляются только тогда, когда им надо кого-то убить? Ведь они намеревались её убить, так? Не могли же они знать наверняка, что ей удастся выбраться… Звонить в полицию? Нельзя — а вдруг Шнайдер у них в заложниках? Возможно, именно это он хотел сказать ей своим странным звонком. Да и как позвонишь — к телефону своему она теперь вряд ли когда-нибудь прикоснётся. Церковный двор пуст, на дверях висит замок, витражные окна темны. Здесь никого нет. Она зря бежала. Катарина падает на колени, кашляя и задыхаясь. Она хочет опуститься на землю и стать с ней одним целым. Слиться с ней в единстве матери и дитя. Её кто-то ловит и уносит от земли прочь.
***
Лоренц любит сюрпризы, но только он любит сам их устраивать — и другим, и себе. На сегодняшний вечер он планировал не просто сюрприз, а что-то вроде исполнения мечты: он собирался вытащить Кэт на рандеву и подарить ей невероятную ночь любви. Только так, чтобы всё по-настоящему и взаимно — он уже имел возможность убедиться, что она готова. Она хочет его, чёрт возьми, зачем же пытать бедную девочку? Он вытянет из неё признанье — для него это важно — а потом сделает сказку былью… Лоренц собрал волосы в хвост. Он надел чёрные брюки — далеко не классические, но всё же не джинсы, и серую водолазку. В молодости он сильно комплексовал из-за своей худобы: что бы он ни делал, ни мышечная, ни жировая ткань просто не хотела нарастать на его двухметровом скелете в сколь-либо значимых объёмах. Но для мужчины в возрасте впалый живот всё же лучше пивного, и сегодня Лоренц доволен тем, как он выглядит. Он побрился и надушился. Он уже давно наказал Лео держать машину наготове. Столик в ресторане забронирован, номер в отеле — на этот раз не в какой-то глуши, а в самом центре города — забронирован. Вот только Кэт не отвечает. Он начал звонить ещё с четырёх — хотел дать ей время подготовиться к романтической встрече, привести себя в порядок. Но она не ответила ни в четыре, ни в пять, ни в семь, ни в девять. Сперва в трубке раздавались длинные гудки, сейчас же и вовсе: абонент временно недоступен. Он позвонил аббатисе Марии, но та, оказывается, думает, что сестра Катарина находится в очередной поездке по делам епископата. Лоренц сидит на краю кровати, разглядывая узор на ковре под ногами и сжимая пальцами трубку мобильника. Он даже не пил сегодня — он действительно слишком тщательно всё планировал. Но сюрприз преподнесли ему, а не он, и епископ такого ой как не любит. Наконец в телефоне что-то зашебуршало.
— Да, Лео, ну что там? — перебесившись, он-таки дал указ помощнику выследить машину Кэт по маячку.
— Боюсь, босс, ничего нового…
— О чём ты? — Лоренц конечно понимает, о чём. Неужели она снова в Рюккерсдорфе? Переполняемый в равных долях и злостью, и волнением, он поднимается с кровати и говорит помощнику: — Запрягай лошадку. Прокатимся до отдалённого прихода с неофициальным визитом.
Всю дорогу до селения Лоренц угрюмо молчит. Он бы давно уже рвал и метал, заподозрив предательство со стороны зазнобы, но ведь она же сама утром отзвонилась и с гордостью сообщила о возведении партнёрских мостов между ними и шайкой Керпер. С чего бы ей сейчас туда тащиться? Да ещё и скрываясь, не отвечая на звонки, не предупредив матушку о своём отбытии. Лоренцу слабо верится, что с ней могло случиться что-то по-настоящему страшное, но всё же подспудная тревога не покидает его.
Деревня встречает тайного визитёра тёмными дворами и полной тишиной. На самом деле, здесь жутко — и почему он не заметил этого ранее, в свой предыдущий приезд? В подтверждение нехороших предчувствий им на пути встречается искомый мерседес — машина пуста, ни внутри, ни рядом — никого.
— Лео, — у Лоренца неплохая интуиция, и он не решается пренебрегать её подсказками. — Выключи фары и сбавь ход. Не будем палиться. Двигай в объезд — постарайся припарковаться за церковью, а не перед ней.
Епископ не помнил, есть ли в церкви задний вход — он лишь планировал сокрыть там машину, но оказался приятно удивлён наличием двери. На втором этаже в одном из окошек горит свет. Уж не гостевая ли это? Ну сестра, и всё же ты потаскуха… Уже готовый увидеть зазнобу в объятьях соблазнённого ею молодого пастора, Лоренц, еле сдерживая себя, трижды стучит в дверь. Та содрогается под его кулаком, но не поддаётся — она заперта изнутри. Он повторяет своё действие. Он бы заорал что-то вроде “Выходи, прелюбодейка!”, но сохраняет самообладание в угоду самоуважению. Занеся кулак, чтобы постучаться вновь, он опускает его — за дверью слышатся шаги. Нетвёрдые, какие-то шаркающие. Жутковато, учитывая окружающую обстановку.
— Открывай дверь, бессовестная, я знаю, что ты здесь, — он явственно чувствует, как некто замер по ту сторону и выжидает.
— Господин епископ? — да, это она. Вот же сволочь… — Слава Богу Вы здесь! Слава Богу!!!
Неожиданное приветствие и спешно открывающаяся вслед за ним дверь выбивают Лоренца из колеи. То, что он видит на пороге — и вовсе лишает дара речи. Кэт, взъерошенная, потрёпанная, в каких-то нелепых шмотках, тянет к нему свои руки, а её губы дрожат! Она увлекает епископа внутрь, а тот лишь успевает дать водителю знак оставаться на месте. Так, коридорами и подсобками, Лоренц оказывается в молельном зале. Всего с десяток тонких свечей рассеивают тьму, и свет этот настолько тусклый, что с улицы сквозь витражи его не усмотреть.