Характерная для общинных порядков терминология: consortes (Cass. Var., VII, 3.1), vicini (Cass. Var., VIII, 3.3), vicinitas (Cass. Var., II, 16.5), довольно часто встречается в «Вариях». Уже И. А. Дворецкая[53] обратила внимание на сохранившееся в «Вариях» постановление, запрещавшее привлекать к уплате чужих долгов тех, кто был связан соседством с должником. Но Дворецкая не заметила при этом, как раскрывается в этом документе термин «соседство» (vicinitas).
«Соседство» составляют братья (germani), родители и дети, муж и жена и другие родственники (Cass. Var., IV, 10. 2). Иными словами, понятие «соседство» в сознании остготов еще совпадало с «родством», соседями были прежде всего сородичи, члены кондомы.
Таким образом, весьма вероятно, что остготы и их союзники в период расселения в Италии еще сохраняли (пусть в пережиточной форме) элементы семейной общины. Однако влияние частнособственнического римского права и интенсивность процесса имущественной и социальной дифференциации были здесь настолько значительными, что распад семейной общины в Италии сопровождался не формированием общины-марки, а образованием свободно отчуждаемой собственности в духе римского права. Во всяком случае, источники но засвидетельствовали существования территориальной общины у остготов Италии.
Иначе говоря, наделы остготов в Италии сразу же стали их аллодами. По словам Ф. Энгельса, «аллодом создана была не только возможность, но и необходимость превращения первоначального равенства земельных владений в его противоположность. С момента установления аллода германцев на бывшей римской территории он стал тем, чем уже давно была лежавшая рядом с ним римская земельная собственность, — товаром». Вместе с тем, окончательное разложение общинно-родовых отношений и превращение земельных наделов остготов в их аллодиальную собственность неминуемо способствовали формированию новой крупной земельной собственности феодального типа. «Итак, — пишет Ф. Энгельс, — с того момента, как возник аллод, свободно отчуждаемая земельная собственность, земельная собственность как товар, возникновение крупного землевладения стало лишь вопросом времени»[54].
Но если существование территориальной общины у остготов не находит документального подтверждения, то это отнюдь не исключает того, что в других областях как социально-экономической, так и политической жизни остготского общества пережитки общинно-родового строя еще продолжали существовать и после переселения остготских племен в Италию.
Наиболее живучими оказались, по-видимому, отношения родовой и общинной взаимопомощи, несомненно, сыгравшие свою роль в борьбе двух характерных для этого периода тенденций общественного развития (рабовладельческой и феодальной). Соседские связи сохранили известное влияние в быту остготов и других сельских жителей Италии. Так, соседи привлекались в качестве свидетелей при составлении и подписании таких документов, как акты об отчуждении земельного участка или об его передаче по наследству (E. Theod., 132–133).
Командиры подразделений остготских войск — «тысяч» — еще в VI в. назывались millenarii. Так, в послании короля Теодориха сайону Гудуину от 523/526 г. «милленариям-тысячникам», командующим готскими войсками, живущими в Пицене и Самнии, отдается приказ явиться ко двору за получением донативы для своих воинов (Cass. Var., V, 27.1)[55].
Непосредственно после завоевания остготские воины находились в более привилегированном положении, чем масса римских посессоров-трибутариев; они были освобождены от налогов за свои участки (sortes) и обладали исключительным правом несения военной службы. Свободные остготские воины-земледельцы бесспорно пользовались известным политическим влиянием в остготском обществе, что нашло отражение в законодательных и нарративных источниках. Так, правительство Теодориха было принуждено принимать некоторые административные меры против насильственных захватов знатью земель мелких собственников и против других беззаконий могущественных лиц (potentiores). Именно воздействием этой общественной прослойки Остготского государства можно объяснить включение в эдикт Теодориха ряда постановлений (при этом в большинстве случаев являющихся нововведением самого остготского правительства), защищающих неприкосновенность личности свободного (но не обязательно знатного) человека и охраняющих его права в остготском обществе. Особенно интересна в этом отношении статья эдикта, запрещающая арест свободного человека (ingenuus) без приговора судьи: свободный человек, совершивший какое-либо преступление, должен быть приведен в суд или содержаться под охраной в частном доме (E. Theod., 8). За нарушение этого предписания эдикт угрожает смертной казнью (E. Theod., 9).
55
См. об этом