По-видимому, в осажденном городе, как можно судить по отрывочным данным, содержащимся в труде Агафия, разгорелась ожесточенная борьба между знатью, стоявшей за соглашение с Нарсесом, и остальными горожанами («неразумной толпой», как их называет Агафий), требовавшими продолжать сопротивление византийцам[590]. О борьбе, происходившей внутри города, были осведомлены и осаждавшие. Во всяком случае Нарсес, учитывая, видимо, эту борьбу, придумал хитроумный план использования заложников для воздействия на граждан осажденного города. Первоначально он инсценировал казнь заложников[591], рассчитывая этим зрелищем запугать луканцев. Уловка не удалась, так как вопреки призывам знати «толпа» из средних и беднейших слоев населения, все же настояла на дальнейшей обороне города (Agath., I, 12). Тогда Нарсес отпустил на свободу всех пленников без всякого выкупа, но с условием, что они будут убеждать сограждан сдаться. Их речи, — пишет Агафий, — «в короткий срок должны были сделать больше, чем оружие: заставить замолчать желающих продолжения вражды и принудить многих колеблющихся предпочесть римлян (варварам)» (Agath., I, 13). И, действительно, агитация знатных пленников, отпущенных Нарсесом, подняла дух сторонников империи и во многом способствовала капитуляции Луки.
Таким образом, византийцы всячески стремились использовать внутреннюю социальную и политическую борьбу в городах Тусции, в частности в Луке, с целью привлечь на свою сторону население и подчинить своей власти важнейшие города.
Пока под стенами Луки и внутри осажденного города разыгрывались эти события, византийские войска, посланные в Эмилию для отражения нашествия франков и алеманнов, неожиданно попали в ловушку, расставленную врагами, и потерпели тяжкое поражение. Основной причиной их неудачи было отсутствие дисциплины и жажда грабежа, царившая в византийских войсках, особенно у наемников-герулов. Отряды византийских войск в Эмилии бесчеловечно грабили местное население, захватывали добычу и опустошали всю округу[592]. Командир отряда герулов Фулкарис, отчаянно храбрый воин, но легкомысленный и безрассудный военачальник, решил совершить набег на город Парму, уже занятый в то время неприятелем, в надежде поживиться там богатой добычей. Однако вождь франков Бутилин, воспользовавшись легкомыслием Фулкариса, не выславшего даже разведчиков, устроил византийским войскам засаду, спрятав своих солдат в амфитеатре, расположенном близ Пармы. Ничего не подозревавшие воины Фулкариса были внезапно окружены и почти все перебиты. Сам вождь герулов поплатился жизнью за свое безрассудство, предпочтя смерть в сражении позору бегства[593].
Поражение войск Фулкариса было особенно опасно для византийцев потому, что оно не только придало новые силы франкам и алеманнам, но и подняло боевой дух разбитых ранее остготов, вселив в них бодрость и новую надежду на успех в борьбе с ненавистной империей. «Ибо готы, — пишет Агафий, — населяющие Эмилию и Лигурию и ближайшие места, раньше заключившие непрочный и неискренний мир и военный союз с римлянами, скорее устрашенные, чем добровольно, теперь немедленно перешли к варварам, будучи связаны с ними общностью нравов и быта»[594].
Теперь повсюду при приближении войск Левтариса и Бутулина открывались ворота городов и крепостей, еще запятых остготами и их союзниками. Остготские воины, охранявшие эти города, охотно принимали сильные франкские гарнизоны и деятельно готовились к новому натиску на войска Нарсеса. Все это заставило Иоанна, Валериана и Артабана, находившихся в Эмилии, отказаться от намерения захватить Парму и спешно отойти к городу Фавенции (Agath., I, 15).
Отступление византийских войск от Пармы к Фавенции, нарушавшее план главнокомандующего, поставило Нарсеса, все еще осаждавшего Луку, в крайне затруднительное положение, так как открыло путь полчищам франков и алеманнов в глубь Италии, а следовательно, и в тыл войск самого Нарсеса. Опасность увеличивалась еще и тем, что франки и алеманны, прорвавшись в Среднюю Италию, могли окончательно отрезать друг от друга обе группировки византийских войск, действовавшие в Тусции и Эмилии. Связь с Фавенцией и так уже была значительно затруднена. Отряды варваров свирепствовали даже в южной Эмилии, нападая на италийские деревни. Повсюду, отмечает Агафий, «слышались вопли земледельцев, мычание угоняемых быков, треск при рубке леса» (Agath., I, 17).
591
По рассказу Агафия, византийские солдаты, вместо того чтобы действительно казнить пленных, отрубив им мечами головы, наносили своим оружием удары по доскам, незаметным для жителей города образом прикрепленным к шеям заложников, а пленные по договоренности с Нарсесом падали на землю и изображали, будто они умирают в страшных: мучениях. Детали этого рассказа вызывают некоторые сомнения (см., например,
592
Agath., I, 14. Агафий не осуждает византийских солдат за их грабежи, а лишь упрекает их командиров в том, что они совершали грабительские набеги без должной осторожности и без необходимой охраны.
593
Agath., I, 15. Агафий, прославляя мужество Фулкариса, подчеркивает, что тот не был бы побежден врагами, если бы с храбростью соединял благоразумие.
594
Agath., I, 15. Возможно, что именно эти события имел в виду Павел Диакон, сообщая, что «против Нарсеса восстали вожди готов Амминг и Видин» (Pauli Diac. Hist. Lang., II, 2).