Вивальди улыбнулся.
— Согласись, — продолжал Бонармо, — что он появился при обстоятельствах более чем странных. Откуда ему известно твое имя? Ты говорил, что в тот, первый раз он назвал тебя по имени. Как он узнал, откуда ты и что будешь возвращаться этой дорогой в Неаполь? Каким таинственным образом ему известны твои планы и намерения?
— Я не уверен, что они ему известны, — возразил Винченцо. — Но даже если это так, это отнюдь не означает, что для этого он прибегнул к помощи сверхъестественных сил.
— Мне кажется, что того, что произошло сегодня вечером, вполне достаточно, чтобы убедить тебя в том, что он знает все о твоих планах, — продолжал настаивать Бонармо. — Неужели ты веришь в то, что Эллена, если бы ее сердце было свободным, осталась в такой степени равнодушной к серенаде, что не пожелала даже выйти на балкон или подойти к окну?
— Ты просто не знаешь Эллену, друг Бонармо, — горячо возразил Винченцо. — Поэтому я прощаю тебе твои сомнения. Однако в одном ты прав. Она могла бы подать мне какой-то знак, — в полном отчаянии вдруг согласился юноша и умолк.
— Незнакомец предупредил тебя. Он, видимо, знал, какой прием тебе будет оказан, знал и об опасности, которой ты счастливо избежал в первый раз.
— Да, очевидно, он знал! — не сдержавшись, воскликнул Винченцо, забыв об осторожности. — Он и есть мой соперник и намеренно поселил в моей душе сомнения. Он специально облачился в наряд монаха, чтобы я всему поверил. Неужели я буду покорно ждать его, прячась в темноте?
— Ради Бога, Винченцо, умерь свой гнев, — взывал к его благоразумию Бонармо. — Вспомни, где мы находимся. Твои догадки нелепы. — И он принялся успокаивать друга, пока тот наконец не взял себя в руки.
Они долго еще стояли в напряженном ожидании, как вдруг Бонармо наконец различил в темноте, что по дороге от виллы Алтиери кто-то идет к развалинам. Приближавшийся человек ступал столь бесшумно, что его шагов не было слышно. Бонармо лишь видел приближающуюся тень. Но вот незнакомец, подойдя к арке, остановился на дороге, где слабый свет звезд освещал его фигуру. Вивальди, глядевший в другую сторону, не видел его, а Бонармо, зная горячность друга, не спешил его предупреждать. К тому же он считал, что надо прежде убедиться в намерениях незнакомца и в том, что он именно тот, кого они ждут. Когда рост его и одежда убедили Бонармо, что перед ними тот, кто им был нужен, он легонько сжал руку Винченцо. Но прежде чем тот понял его жест, незнакомец, стоявший перед ними, словно растворился в сумерках ночи. Они не услышали ни шума шагов, ни шороха одежды и поэтому были уверены, что он где-то здесь, рядом. Друзья продолжали ждать в полном молчании. Вскоре совсем рядом послышался легкий шорох, движение, и нетерпеливый Винченцо, не выдержав, вышел из своего убежища под аркой и, протянув вперед руки, бросился в темноту, откуда послышался шорох. Во весь голос он потребовал от невидимого незнакомца назвать себя. В ответ наступила полная тишина.
Бонармо, вынув шпагу, пригрозил проткнуть ею любого, кто посмеет приблизиться к ним. То же повторил Винченцо, но ответа не последовало, только друзьям показалось, что кто-то тихо скользнул мимо них. Дорога под аркой была достаточно широкой, чтобы по ней беспрепятственно разминуться, и незнакомец, видимо, воспользовался этим. Винченцо бросился на дорогу, но она была пуста.
— Кто-то прошмыгнул мимо нас совсем близко, — шепотом произнес взволнованный Бонармо. — Мне кажется, я слышал шаги по лестнице, ведущей наверх в развалины.
— Немедленно за ним! — громко воскликнул Винченцо и тут же стал подниматься по полуразрушенным ступеням высеченной в скале лестницы.
— Остановись! Ради Бога, остановись! — испуганно вскричал Бонармо. — Опомнись, что ты делаешь! Не ходи туда, не преследуй убийцу в его логове.
— Это он, монах! — воскликнул Вивальди, продолжая подниматься по лестнице. — На этот раз он не уйдет от меня.
Пока Бонармо у подножия лестницы решал, что ему делать — последовать ли за другом или ждать его здесь, Винченцо уже исчез. Бонармо, испытывая странное чувство стыда и страха перед неизвестностью, наконец взял себя в руки и тоже принялся взбираться по осыпающимся под ногами ступеням на развалины и вскоре очутился на просторной террасе, идущей по всей длине арки, соединяющей два выступа скалы. Кое-где балюстрада террасы еще уцелела, так же как и массивной кладки стены и бойницы. Терраса вела к сторожевой башне, увенчивающей противоположный склон, густо поросший соснами. Отсюда хорошо просматривалась дорога на Неаполь.
Бонармо попробовал окликнуть Винченцо, но ему ответило лишь эхо. После некоторых колебаний он решил углубиться в лабиринт развалин и даже обыскать сторожевую башню, контуры которой были слабо различимы на фоне скалы. Величественная, круглая, она являла собой образец мощи и неприступности.
Войдя под уцелевшие своды крепости, Бонармо очутился в полной темноте. Он еще несколько раз громко окликнул Винченцо, но, не получив ответа, решил вернуться на дорогу. Неожиданно откуда-то до него донесся чей-то голос, и, всмотревшись, он увидел выбежавшего из развалин человека со шпагой в руках. Это был Винченцо. Обрадованный Бонармо бросился к нему.
Винченцо был бледен и задыхался от быстрого бега. Прошло какое-то время, прежде чем он отдышался и смог отвечать на вопросы. До этого он, казалось, не слышал их.
— Уйдем отсюда! — наконец воскликнул он. — И как можно скорее.
— С удовольствием, — охотно согласился Бонармо. — Но где ты был все это время? Я вижу, что с тобой что-то стряслось.
— Не спрашивай меня, уйдем отсюда, — повторил Вивальди.
Когда они спустились вниз и снова очутились под аркой, Бонармо, чтобы развеселить друга, полушутя спросил его, не собирается ли он сторожить здесь всю ночь. Винченцо так громко сказал «Нет!», что тот испугался.
Не медля, друзья покинули свое убежище под аркой и вышли на дорогу. Бонармо не переставал засыпать вопросами друга, но Винченцо упорно отмалчивался.
— Это был монах? Ты его нагнал? — допытывался Бонармо, поражаясь молчанию друга.
— Не знаю, что и думать, — наконец медленно и нерешительно сказал Винченцо. — Я ничего не понимаю.
— Следовательно, ты упустил его?
— Потом поговорим, но меня не это тревожит. Завтра вечером я снова буду здесь, но уже с факелом. Ты согласен сопровождать меня, Бонармо? — обратился Винченцо к другу.
— Не знаю, стоит ли мне это делать, Винченцо. Я не знаю твоих намерений.
— Не хочу принуждать тебя, Бонармо. А о моих намерениях ты знаешь.
— Значит, ты не нашел незнакомца и по-прежнему не знаешь, кто он?
— Да, не знаю и завтра надеюсь узнать и положить конец всем сомнениям.
— Не понимаю тебя, Винченцо, — удивился Бонармо. — Я только что видел, в каком состоянии ты покинул развалины крепости Палуцци, и тем не менее ты снова собираешься сюда прийти. И почему-то ночью. Днем намного безопасней.
— Не знаю, Бонармо, — ответил Винченцо. — Разве ты не заметил, что в эти подземелья не проникает дневной свет? А мы должны их осмотреть. Поэтому что днем, что ночью здесь без факелов не обойтись.
— Если там так темно, то скажи мне, друг, как тебе удалось оттуда выбраться? — удивился Бонармо.
— Сам не знаю. Я был слишком потрясен, чтобы раздумывать над этим. Я шел, словно ведомый чьей-то рукой.
— В таком случае сюда надо приходить только днем, — убежденно заявил Бонармо. — Если я соглашусь пойти с тобой, то это будет только днем. Было бы безумием приходить сюда ночью. Это место, бесспорно, облюбовано разбойным людом разного рода. Они покидают свои убежища только ночью.
— Я буду ждать его на том же месте, — упрямо стоял на своем Винченцо, — и готов прибегнуть к крайним мерам, если понадобится, а днем это невозможно. К тому же я должен быть здесь именно тогда, когда сюда приходит монах.
— Ты упустил его, — повторил Бонармо. — Ты по-прежнему не знаешь, с кем имеешь дело.