— Синьор, — вдруг промолвил незнакомец, — за каждым вашим шагом сюда следят. Вам не следует посещать виллу Алтиери.
Сказав это, незнакомец так же неожиданно исчез в темноте, не дав Винченцо времени вынуть шпагу из ножен или преградить ему путь и потребовать объяснений.
Он громко крикнул в темноту, надеясь, что тот вернется. Но видение исчезло.
Весь оставшийся путь до дворца Вивальди юноша ломал голову над происшедшим, строя всяческие догадки. Он уже начал испытывать известное беспокойство и ревность, ибо почти готов был поверить, что получил предупреждение от соперника, и подобная догадка подтвердила, сколь небезразлична ему Эллена и насколько неосторожны его действия теперь. Он решил, что должен немедленно открыться ей во всем и просить у синьоры Бианки руки Эллены. Бедняга не мог предвидеть, какие тучи сгущались над их головами.
Придя домой, он тут же узнал, что маркизе известно о его внезапном уходе и она неоднократно справлялась, вернулся ли он, и велела тут же ей доложить, когда он придет. Однако, так и не дождавшись, ушла в свои покои. Вслед за Винченцо вернулся домой маркиз, сопровождавший короля в одну из его поездок в загородную виллу. Всем своим видом маркиз дал понять, что недоволен сыном, но оба только обменялись парой незначительных фраз и разошлись по своим комнатам.
Винченцо заперся у себя, намереваясь все хорошенько обдумать, однако обуревавшие его чувства мешали работе разума. Он долго беспокойно ходил по комнатам, то мучаясь беспричинной ревностью, то с тревогой оценивая шаг, который намеревался сделать. Зная отца и некоторые черты характера матери, он имел все основания опасаться, что они решительно воспротивятся его желанию жениться на Эллене. Но то, что он их единственный сын и наследник, позволяло надеяться, что они поймут его и простят, несмотря на его выбор. К этим размышлениям примешивались опасения, что, возможно, Эллена уже нашла своего суженого и им, очевидно, был тот, кто повстречался ему у развалин крепости. Однако, вспомнив, как легко, словно вздох, слетело его имя с уст Эллены, он вновь надеялся и сомневался. Даже если она примет его любовь, вправе ли он просить ее руки, если не уверен, что на их брак дадут согласие его родители? Если нет, то они с Элленой будут вынуждены хранить свою любовь в тайне. Согласится ли на это Эллена? И согласится ли она войти в семью, где ее встретят враждебно и с пренебрежением?
Утро не принесло облегчения, но решение он все же принял. Он готов был пожертвовать всеми удобствами и привилегиями своего происхождения ради счастья с Элленой. Теперь он должен убедиться в чувствах Эллены к нему, нет ли у него соперника, а если есть, то кто он. Желать всего этого было намного проще, чем осуществить. Он мысленно строил всяческие планы, но боязнь оскорбить Эллену и страх перед гневом родителей заставляли его отвергать один план за другим.
Вконец измученный сомнениями, он решил открыться давнему другу, на которого во всем привык полагаться. Впрочем, ему нужны были не столько его поддержка и совет, сколько беспристрастное суждение.
Однако его друг Бонармо, ничуть не усомнившись в своей способности давать советы, не задумываясь предложил испытанный традицией способ — спеть серенаду под окном любимой. Если девушка к нему расположена, она тут же даст ему знать, а если нет, то даже не подойдет к окну. Однако Винченцо отверг этот совет друга, найдя его слишком грубым и недостойным Эллены и способным лишь повредить ему. Бонармо тем не менее продолжал уговаривать друга, и совсем павший духом Винченцо, чтобы поскорее освободиться от мук неизвестности в отношении чувств Эллены к нему, наконец согласился сделать это в тот же вечер.
Спрятав лютни под плащами, закрыв лица, чтобы никто не мог их узнать, друзья в полном молчании направились на виллу Алтиери. Они уже минули арку, где прошлой ночью Винченцо был остановлен незнакомцем, как вдруг рядом юноша услышал легкий шум и, открыв лицо, увидел фигуру в сутане. Не дав ему опомниться, незнакомец, подойдя вплотную, промолвил:
— Не ходите на виллу, вас подстерегает опасность.
Голос его был глух и зловещ.
— Какая опасность? — не выдержал Винченцо, отступив назад. — Прошу вас, скажите.
Но монах уже исчез.